Прекрасные мелочи. Вдохновляющие истории для тех, кто не знает, как жить дальше - Шерил Стрэйд

– Я что-то слышала, – сказала я мужу тем вечером.

Он подошел к стене и прикоснулся к ней. Тишина. «Что-то» молчало.

– Наверное, нам мерещится, – решил он. Я согласилась.

Но звук этот, трудно определимый и непостижимый, появлялся и исчезал в течение всего декабря. Наступило Рождество, и мы встречали его вдвоем. Мой муж получил премию от своего друга, и мы купили билеты в оперу, на галерку. Показывали «Волшебную флейту» Моцарта.

– Я по-прежнему иногда слышу его, – обратилась я к мужу в метро по дороге домой. – Тот звук за стенами.

– Да, – отозвался он. – Я тоже.

Около семи часов новогоднего утра мы проснулись от завываний. Нас буквально снесло с кровати. Звук оставался тем же самым, который мы слышали все три недели, но в нем больше не было ничего призрачного. Он совершенно отчетливо доносился с потолка нашей кладовки. Муж тут же вооружился сапожным молотком и принялся колотить по штукатурке той стороной, где были зубцы гвоздодера, откалывая ее большими кусками, которые падали сверху, осыпая нашу одежду известкой. Нам было плевать, что мы вдребезги разносим стену. Мы знали только, что должны добраться до источника этого звука, который прекратился, стоило постучать молотком. Когда в кладовке образовалась большая дыра, мы затихли и стали вглядываться вверх, в таинственные черные внутренности помещения.

Поначалу казалось, что там ничего нет, что тот, кто издавал странные звуки, исчез или действительно был нашей общей галлюцинацией; но спустя миг над неровным краем пробитой в потолке дыры появились два истощенных котенка и уставились на нас. Более странных существ я в жизни не видела. Скелетоподобные, выжившие каким-то чудом, заметно трясущиеся от страха, перемазанные слоями сажи, паутины и комьями черного жира, с громадными пылающими глазами.

– Мяу, – пискнул один из них.

– Мяу, – простонал другой.

Мы с мужем протянули ладони, и котята приблизились к ним. Они были такие легонькие, будто держишь в руках парящий воздух. Точно два воробышка в наших руках.

Прошли годы. Несколько раз я пыталась написать об этом случае. Это странное происшествие случилось со мной в печальный и полный неуверенности период моей жизни, который, надеюсь, поведает моим читателям нечто важное и глубокое обо мне и моем бывшем муже. О том, как мы любили друг друга и какими потерянными были. Мы напоминали тех котят, попавших в ловушку и голодавших на протяжении нескольких недель. Но, быть может, дело вообще не в котятах, а в том, что мы слышали звуки, но ничего не предпринимали, пока они не стали настолько громкими, что у нас не оставалось выбора.

У меня не получалось написать об этом, пока я не села за ответное письмо тебе, Правитель. Меня осенило: это та история, которую тебе нужно услышать. Не о том, как страдали котята все эти недели, блуждая по внутренностям темного здания и не находя выхода, хотя, конечно, в этом тоже что-то есть, но о том, как они спаслись. Они были напуганы, однако не теряли надежды и настойчиво просили помощи. Два незнакомца подставили им ладони, и они выбрались из плена.

Действительно ли письма, которые вы публикуете, пишут анонимные авторы? Большинство из них так хорошо написаны, что, кажется, их сочиняете вы сами или другие авторы «Рампаса».

Письма, публикуемые в моей колонке и в этой книге, были присланы читателями, обратившимися ко мне за советом. В большинстве случаев имя и / или электронный адрес автора письма остаются для меня неизвестными. Я не сочиняю эти письма, как не делает этого никто из авторов «Рампаса». Поскольку у меня имеются тысячи писем на выбор, пожалуй, у хорошо написанных писем больше шансов выделиться из огромной массы просто потому, что они более внятные и сложные. Я согласна с вами: эти письма – чудесные. И в моем почтовом ящике их еще много.

Авторы писем пишут вам после того, как уже получили ваш ответ?

Интересно было бы знать, что они говорят?

Я повторно получаю весточки примерно от половины из них. Как правило, их тон остается теплым, даже если мой ответ вызвал смешанные эмоции. Как мне представляется, это очень непросто – опубликовать свое письмо и получить ответ на него. То, что эти люди позволяют мне размышлять над их жизнью, большая честь для меня.

Вы производите впечатление эмоционально здорового человека, но по вашей колонке понятно, что в прошлом вы пережили немало трудностей. А сейчас они у вас случаются?

Разумеется.

Вы психотерапевт или, может быть, сами проходили курс психотерапии?

Я не психотерапевт и за свою жизнь встречалась с психотерапевтом считаные разы. С формальной точки зрения я совершенно не гожусь для этой работы.

Дорогая Лапочка!

ЧЗХ, ЧЗХ, ЧЗХ?

Я задаюсь этим вопросом, поскольку он применим ко всему подряд и в любой день.

С наилучшими пожеланиями,

Дорогой ЧЗХ!

Отец моего отца заставлял меня дрочить ему, когда мне было три года, и четыре, и пять. Получалось у меня так себе. Руки мои были слишком малы, я не могла правильно поймать ритм и не понимала, что делаю. Я знала только, что заниматься этим не хочу. Знала, что это делает меня несчастной и рождает во мне особую тошнотворную тревогу. Я чувствую, как та особенная тошнота поднимается в моей глотке в эту самую минуту. Я терпеть не могла теребить дедов член, но ничего не могла изменить. Мне приходилось это делать. Дед в ту пору моей жизни несколько раз в неделю оставался сидеть со мной и моей сестрой, и в большинство этих дней, когда я была заперта в его доме с ним наедине, он вытаскивал свой твердеющий пенис из брюк, говорил «иди сюда»… Вот так оно и было.

Я уехала далеко-далеко от него, когда мне было почти шесть лет. Это случилось вскоре после того, как мои родители расстались. Отец ушел из моей жизни, и я больше никогда не видела своего деда. Он умер от антракоза[13], когда ему было шестьдесят шесть, а мне пятнадцать. Узнав, что он умер, я не опечалилась. Но и не обрадовалась. Он был для меня никем – и все же он всегда был: его физическая сила и то, что он заставлял меня делать, текло во мне, точно мутная река. За долгие годы я ни словом об этом не обмолвилась. Надеялась, что молчание заставит это воспоминание исчезнуть или превратит его в уродливое изобретение моего грязного воображения. Но этого не случилось. Все оставалось по-прежнему, и я с недоумением думала: «Что это была за хрень и почему?»