Огонь любви, огонь разлуки - Анастасия Туманова

– Сука, денег, говорю, дай… Похмелиться надо… – стонал он, раскачиваясь из стороны в сторону, как татарин на молитве.

– Обойдешься.

– Дай, говорю, хоть на похмель, помру же, ей-богу…

– Похороню.

– У, су-у-ука…

Катерина в упор посмотрела на сидящего на полу Ваську, встала и ударила его ногой в челюсть. Он завыл, опрокинулся на спину, перевернулся на бок и сделал было попытку подняться, но ему это не удалось. Катерина еще раз брезгливо взглянула на парня, сунула ноги в ботики, накинула на плечи шаль и вышла.

Вскоре она вернулась. Бросила на стол полкаравая серого хлеба и кольцо колбасы, аккуратно поставила деревянный, дурно пахнущий ковш с холодными кислыми щами.

– Похмеляйся. Жри.

Васька, еще сидевший на полу и осторожно трогавший челюсть, исподлобья, мрачно посмотрел на нее, но Катерина даже не заметила этого взгляда. Она снова взобралась с ногами на постель и уставилась в окно, за которым занималось серое, неожиданно холодное для крымского мая утро.

Полгода прошло с тех пор, как сгорел дом в Грешневке. О нем Катерина ничуть не жалела; как и о брате Сергее, которого она своими руками заперла в верхних комнатах перед тем, как поджечь родное жилище. Это было в тот же день, когда проезжий купец «купил» у Сергея среднюю сестру Софью. Соня бросилась в Угру. Катерина не знала, что сестру спасли. И отомстила как смогла. При воспоминании об этом на тонких губах девушки показалась хмурая улыбка, и наблюдавший за Катериной с пола Васька на всякий случай отодвинулся подальше. Она, заметив его движение, жестко усмехнулась. Вспомнила Мартыновский приют, куда ее удалось пристроить, минуя суд и тюрьму, благодаря покровителю старшей сестры. Серое, мрачное, сырое здание, бледные личики воспитанниц, работа от темна до темна, плохая еда… Катерина сбежала из приюта через несколько месяцев, прихватив с собой немалые деньги, похищенные из кабинета начальницы. Разумеется, сама бы она с этим не справилась, ей помог Васька – семнадцатилетний жулик с наглыми желтыми глазами и ухватками помойного кота. Они познакомились случайно в глухом углу приютского парка, куда Катерина забрела во время прогулки, а Васька забрался через забор с узлом после очередного «дела»: непролазные приютские кусты были прекрасным местом для «схорона» краденого. Катерина поклялась никому не говорить об узле в кустах, Васька, в свою очередь, пообещал «зайти вдругорядь». Через два месяца, в рождественскую ночь, они вдвоем ограбили кабинет начальницы приюта и бежали. Денег оказалось много, велик был риск того, что воров станут искать, и Васька предложил «подорвать в Одессу». Катерина согласилась. Через неделю в зимней, пасмурной, продуваемой морскими ветрами Одессе она с помощью Васьки утратила девственность и после долго еще удивлялась про себя, почему из-за такого пустяка всегда поднимается столько шума. Катерина не была влюблена в Ваську ни на грош, но понимала, что в новой рисковой жизни, в которую она ввязалась, у ее дружка гораздо больше опыта, а значит, имеет смысл пока придержать парня около себя. В самом деле, Васька, дитя московского Хитрова рынка, выросший на улице и с пяти лет стоявший «на стреме», пока взрослые воры работали, к своим семнадцати годам уже на полном основании считал себя «фартовым человеком». Украденные в приюте деньги Катерина сразу же разделила пополам, что Ваське очень не понравилось, но девушка настояла и позже убедилась в правильности этого решения. Со своей частью дружок поступил так, как было принято поступать настоящему «козырному»: за месяц он спустил все в ресторанах, притонах и публичных домах. Катерина ему не мешала. Она купила себе несколько приличных платьев, собачью ротонду на зиму, ботинки, салоп, несколько раз наелась до отвала в трактире – и на большее, хоть убей, у нее не хватило фантазии. До пятнадцати лет она жила в Грешневке почти впроголодь, вместе с сестрами считая каждую копейку, донашивая платья за Софьей, бегая до первого снега босиком, как деревенские девки, и считала невероятной глупостью бросать деньги на ветер, когда еще неизвестно, что будет завтра. Сейчас у Катерины оставалось около семисот рублей, деньги, на ее взгляд, огромные. Что с ними делать, она не знала и уже устала каждый день перепрятывать их в новое место – от Васьки. Тот злился, но настаивать, чтобы подружка поделилась с ним, не решался – после того, как однажды во время ссоры Катерина швырнула в него бутылкой, пролетевшей рядом с ухом. Бутылки Васька бы не испугался, поскольку в уличных драках видал и не такое. Но его привел в ужас сухой страшный блеск зеленых Катерининых глаз. Васька подозревал, что в случае необходимости подружка убьет его не моргнув глазом.

Поев и напившись с гримасой отвращения кислых щей, Васька почувствовал себя лучше. Он переместился с пола на кровать, обнял Катерину за плечи и потянул на себя, но та, не глядя, оттолкнула его локтем.

– Пошел… К шалавам своим иди.

– Эва… Взревновала, што ль, дура? – ухмыльнулся Васька.

Катерина не обернулась.

– Денег дай – пойду! – разозлился он. – Шалавам деньги нужны!

– Поди достань.

– Тьфу, зараза! Есть ведь у тебя!

– Есть не про твою честь. Скажи лучше, что делать будем?

– Сухари сушить! – окончательно вышел из себя Васька. – Что без денег делать-то можно? Только тараканьи бега устраивать! Воротимся в Москву, может?

Катерина не ответила. Она уже думала об этом. Но возвращаться ей было некуда. Дом сгорел, в Москве ее, кроме Анны, никто не ждал. Да Катерина и не была уверена, что сестра обрадуется ее появлению. Ведь покровитель Анны, Петр Ахичевский, год назад пристроил Катерину в Мартыновский приют и поручился за нее. Наверное, у него были неприятности после побега юной воровки, и они могли сказаться на Анне. Вдруг она теперь и знать не захочет свою младшую сестренку?.. Неожиданно за окном послышались резкие хлопки: один, другой, третий… Катерина, вздрогнув, очнулась от своих мыслей, повернулась к Ваське. Тот, перехватив ее взгляд, ухмыльнулся:

– Палят, кажись…

– Кто? – недоуменно спросила Катерина, вставая и направляясь к окну.

Гостиница имела дурную репутацию, в ней было полно сомнительных личностей – от уличных девиц и их «котов» до скупщиков краденого, – нередко случались драки с поножовщиной, но до пальбы на памяти Катерины еще не доходило. Выглянув в окно, она увидела, что во внутреннем дворе столпилось множество людей и бегают жандармы. Не успела Катерина сообразить, что бы все это могло означать, как Васька оттащил ее в сторону:

– Сполоумела, дурища? Пуля – дура, не глядит куда летит! Словишь еще желудя в печенку, так…

Договорить он не успел: из-за двери послышался нарастающий треск и грохот. Кто-то сломя голову мчался по коридору, и гнилые доски пола скрипели и трещали на весь этаж. Васька и Катерина только переглянулись – а старая щелястая дверь номера уже распахнулась, и на пороге вырос взъерошенный, тяжело дышащий парень лет двадцати пяти. Черные волосы его были всклокочены, а по грязной, разорванной почти до пояса рубахе расползлось алое пятно. Светлые глаза в упор, без удивления, без страха уставились на Катерину. Та так же молча смотрела на него.