Плюс один - Тони Джордан

Когда я просыпаюсь в следующий раз, в комнате совсем светло. Солнце давно встало, и воздух неподвижен. Мои глаза закрыты, ум и тело молчат. Я в своей детской спальне.

По тому, как падает свет, определяю, где угол моей кровати. Чувствую запах отглаженной одежды в шкафу. Простыни из фланели, а не из хрустящего хлопка. Если открою глаза, то увижу свои фарфоровые статуэтки. И всё же есть одна вещь, которая возвращает меня в настоящее, – гладкая сильная рука, кольцом обвившаяся вокруг моей талии. Должно быть, после кошмара я снова заснула в его объятиях.

Открываю глаза. С прикроватного столика на меня смотрит Никола. В ночь накануне казни Кеммлера Никола, наверное, тоже проснулся в 4.00 в панике, как я, и, как я, увидел вокруг только смерть. На следующее утро, 6 августа 1890 года, в 6.00, Кеммлер должен был умереть. Всё должно было пройти тихо и гладко, как предсказывал Эдисон. И всему, о чем думал и мечтал Никола, пришел бы конец. Никто не захотел бы иметь переменный ток у себя дома.

Но всё вышло иначе. Потому что казнь Кеммлера прошла вовсе не гладко.

Как только его кожу, нервные окончания и сосуды пронзил электрический разряд, он принялся рвать связывавшие его путы, от боли натягивая их, пока те почти не лопнули. Он кричал, и этот звук резал уши тех, кто восхвалял электричество как новую эру «гуманного убийства». Через 17 секунд электрический стул выключили.

Жаль, что в ту темную ночь рядом с Николой не было меня. Я бы сказала ему: «Не слушай свои страхи. Пусть запах смерти витает рядом и проникает в твои сны, он не сможет убить твой разум». Может, я даже обняла бы его и добавила: «Никто не умрет, Никола, пока я здесь».

Кеммлер всё еще был жив. Он получил кошмарные увечья и корчился, опорожняя мочевой пузырь и кишечник на глазах застывших от ужаса свидетелей.

Палач решил включить генератор и пустить ток еще раз, однако пришлось ждать подзарядки. Они вынуждены были ждать, а Кеммлер хрипел и бился в конвульсиях. Во второй раз ток шел по его телу почти минуту, и в конце концов воздух в тесной камере наполнился дымом и вонью от горящей плоти.

«Лучше б его зарубили», – сказал потом Вестингауз.

Возможно, не на следующее утро, но вскоре после казни Эдисон начал терять влияние в том, что касалось дальнейших перспектив электричества. Несмотря на ужас, пережитый Николой в ту ночь, и страшные сны о смерти, вскоре к нему вернулась вера в его видение, и будущее вновь стало казаться определенным. Он стал крепче спать, совсем как в детстве. Совсем как мужчина, что спит сейчас рядом со мной.

– Шеймус, – шепчу его имя.

Я знаю, что он проснулся, но он лежит с закрытыми глазами и дышит глубоко и ровно.

Он лежит на боку, прислонившись к стене, – так близко ко мне в односпальной кровати, что, если повернуть к нему голову, он займет всё мое поле зрения. Я лежу на спине, одна его рука у меня под шеей, другая – на животе чуть ниже груди. Его волосы прилипли к голове и не такие светлые, как обычно. Лоб высокий и гладкий. Брови кустистые, а под глазами припухшие мешки. Нос великоват для лица, а между носом и верхней губой ямочка, такая же глубокая, как и на подбородке. Щетина у него темнее, чем волосы на голове.

Мне хочется поцеловать каждую его клеточку.

Вместо этого делаю глубокий вдох и выдох:

– Мне нужно тебе кое-что сказать.

– Что? – Его глаза по-прежнему закрыты.

– Меня зовут Грейс Лиза Ванденбург, – говорю я, глядя в потолок. – Мне 35 лет. Моя мать – Марджори Анна, сестра – Джил Стелла. Ей 33 года. Она замужем за Гарри Венаблесом, 2 мая ему исполнится 40. У них трое детей: Гарри-младший, 11 лет, Хилари, 10 лет, и Бетани, 6 лет. Моего отца звали Джеймс Клэй Ванденбург, и он умер 17 лет 9 месяцев и 5 дней назад. У меня степень бакалавра естественных наук и диплом учителя. В первый раз я занималась сексом в машине своего первого парня у дома моей матери. Я не люблю кинзу. И реалистическую живопись. Однажды в школе мы ездили на экскурсию в Национальную галерею Канберры, и я целый час простояла, глядя на «Синие столбы»[10]. – Задумываюсь на минутку, потом продолжаю: – В одежде из лайкры выгляжу толстой.

Он открывает глаза:

– Толстой? Ерунда. Где?

Сжимаю левой рукой трицепс правой, ту часть, что обвисла и похожа на сырую свиную сардельку:

– Здесь.

Он приподнимается на локте и обнимает меня крепче. Приближает лицо вплотную к моей правой руке. Его нос почти касается моей кожи – он похож на ученого, который разглядывает в микроскоп необычную бактерию. Он рассматривает мою руку, разглаживая кожу пальцами. Потом прикусывает передними зубами:

– Не согласен.

– И здесь. – Задираю футболку и сжимаю двумя пальцами складку на животе.

Он наклоняется и опять кусает, только нежнее:

– Нет.

Его губы скользят вниз, и мое сердце бьется быстрее. Он просовывает два пальца под резинку моих трусов и приспускает их. Кровать узкая, поэтому он наваливается на мои ноги. Его губы касаются моих волос внизу живота.

Ловлю себя на том, что потираю ладони и переплетаю пальцы. Кладу руки по бокам.

– Есть еще. Еще много чего, что я должна рассказать.

Про Николу. Про электричество. Я даже не знаю, с чего начать.

Он останавливается и смотрит на меня:

– Уверен в этом, Грейс. И буду рад узнать, особенно про кинзу. Вдруг мне придет в голову мысль прислать тебе букетик пряных азиатских трав? Но не сейчас. Потом расскажешь.

Вцепляюсь пальцами в простыню. Нет, сейчас. Я должна сказать сейчас! Конечно, обо всем можно не говорить – можно даже не говорить о самом важном. Но он должен хотя бы краешком глаза увидеть, какая я. А как он увидит, если его голова у меня между ног?

К тому же Никола смотрит на нас.

Но я чувствую его горячее дыхание на коже с внутренней стороны бедра, и его руки тянутся и проскальзывают под трусики и хватают меня за ягодицы. Если сейчас же не прекратить…

– Шеймус?

– Что?

– Боюсь, я могла чем-нибудь заразиться.

Он скатывается на бок и садится на кровать рядом со мной:

– От меня?

– Нет. Оттого, что смотрела ночью телевизор и не предохранялась.

Смеется:

– Не поздно ли ты спохватилась?

– Поздно-шмоздно. Вопрос в том – нужно ли?

– Нет. А мне нужно волноваться о том, что через девять месяцев на свет появится маленький сюрприз – полуирландец-полусупермодель?

– Я принимаю таблетки.

Он потягивается, как кот, поворачивается и расцепляет мои пальцы, сжавшие простыню. Берет мою руку, целует то место на запястье, где бьется пульс, и, касаясь губами и зубами, проводит линию до сгиба локтя.