Хрущев убил Сталина дважды - Энвер Ходжа

Позже эта опера была раскритикована и в центральной партийной печати, и я понял глубокое беспокойство Сталина в связи с теми явлениями, которые носили в себе семена большой угрозы для будущего.

Из незабываемых визитов тех дней у меня врезался в память и визит в Сталинград, где, в частности, я побывал на Мамаеве кургане. В годы антигитлеровской войны бойцы Красной Армии с именем Сталина в устах защищали не то что каждую пядь, а каждый миллиметр этого кургана. Мамаев курган был вспахан снарядами и многократно изменил облик из-за страшных бомбардировок. Из места, до прославленной Сталинградской битвы покрытого травой и цветами, он превратился в груды железа и стали, в нагромождение танков, таранивших один другой. Я согнулся и с благоговением собрал горсть земли с этого кургана — символа героизма сталинского воина и, вернувшись в Албанию, подарил ее музею Национально-освободительной борьбы в Тиране.

С Мамаева кургана как на ладони можно было видеть весь Сталинград, посреди которого змеилась широкая река Волга. В этом легендарном городе на основе сталинского плана разгрома гитлеровских полчищ советские солдаты написали славные страницы, они одержали верх над нацистскими агрессорами и положили начало перелому во всей Второй мировой войне. Этот город, который носит имя великого Сталина, был испепелен, разрушен, весь был превращен в руины, но не сдался.

Передо мной теперь открывался совершенно иной вид. Город, разрушенный войной, был построен заново за исключительно короткий срок. Новые многоэтажные жилые дома, культурно-бытовые учреждения, школы, университеты, кинотеатры, больницы, современные фабрики и заводы, новые, широкие и красивые улицы совершенно преобразили облик города. Улицы зеленели от молодых деревец, парки и скверы — полны цветов и детей. Я съездил и на тракторный завод этого города и встретился со многими рабочими.»… Мы очень любим албанский народ, и теперь, в мирное время, мы работаем также и для него, — сказал мне рабочий из этого завода. — Мы пошлем еще больше тракторов албанским крестьянам, это воля и наказ Сталина».

Мы везде чувствовали любовь и уважение, в духе которых были воспитаны простые советские люди великим Сталиным, любимым и незабываемым другом албанского народа и Албанской партии труда.

Итак, был завершен и этот визит в Советский Союз, во время которого я в последний раз непосредственно встретился с великим Сталиным, о котором, как я и раньше говорил, на всю жизнь буду хранить неизгладимые воспоминания и впечатления.

* * *

В октябре 1952 года я вновь съездил в Москву во главе делегации Албанской партии труда принять участие в XIX съезде ВКП(б).

Именно там я в последний раз увидел незабываемого Сталина, там я в последний раз услышал его столь милый и воодушевляющий голос, там он, с трибуны съезда, отметив, что буржуазия открыто выбросила за борт знамя демократических свобод, суверенитета и независимости, обратился к коммунистическим и демократическим партиям, не стоявшим у власти, с историческими словами: «Я думаю, что это знамя придется поднять вам…и понести его вперед, если хотите собрать вокруг себя большинство народа…если хотите быть патриотами своей страны, если хотите стать руководящей силой нации. Его некому больше поднять».

Я храню и навсегда сохраню живым и обаятельным в уме и в сердце его вид в тот момент, когда с трибуны съезда он окрылил наши сердца, назвав коммунистические партии социалистических стран «ударными бригадами мирового революционного движения».

Мы поклялись в те же дни, что Албанская партия труда будет высоко нести звание «ударной бригады» и что советы и наказы Сталина она будет беречь как зеницу ока, как исторический завет и будет проводить их в жизнь с полной последовательностью.

Эту торжественную клятву мы повторили и в дни великой скорби, когда Сталин ушел от нас, — и мы гордимся тем, что наша партия, как сталинская ударная бригада, всегда была хозяином своего слова, что она никогда не ставила и не будет ставить чего-либо другого выше себя, кроме учения Маркса, Энгельса, Ленина и ученика и последовательного продолжателя их дела, нашего дорогого друга, славного вождя, Иосифа Виссарионовича Сталина.

Наше открытое и принципиальное выступление против хрущевского ревизионизма на ноябрьском Совещании коммунистических и рабочих партий мира в 1960 г. не явилось чем-то неожиданным. Напротив, оно было логическим продолжением марксистско-ленинской позиции, которую всегда занимала Албанская партия труда, было переходом на новую, более высокую стадию борьбы, которую наша партия давно вела в защиту и за последовательное проведение марксизма-ленинизма.

Отношения Албанской партии труда с Коммунистической партией Советского Союза с тех пор, как хрущевцы взяли власть в свои руки и вплоть до момента нашего открытого выступления против них, прошли через сложный процесс, полный зигзагов, периодов обострения и временной нормализации. Это был процесс взаимного ознакомления в ходе борьбы, в ходе постоянного столкновения взглядов.

С приходом к власти хрущевских ревизионистских путчистов, наша партия, учитывая ход событий в СССР, как и некоторые взгляды и действия, которые вначале были неопределенными, но затем шаг за шагом конкретизировались, стала ощущать большую опасность этой клики ренегатов, прикрывавшейся оглушительной лже-марксистской демагогией, стала понимать, что клика эта становится большой угрозой как делу революции и социализма в целом, так и нашей стране.

Особенно XX съезд КПСС явился тем событием, которое заставило нас вступить в оппозицию с Хрущевым и хрущевцами. Хрущев знал о наших оговорках касательно XX съезда, но его тактика требовала не ускорять обострения отношений с нами, албанцами. Он надеялся воспользоваться нашим чувством дружбы к Советскому Союзу, чтобы взять изнутри албанскую крепость и заманить нас в ловушку посредством улыбок и в то же время угроз, посредством урезанных кредитов, а также при помощи давления и блокады. Хрущев и хрущевцы думали так: «Мы знаем албанцев; как бы они ни были упрямыми, как бы они ни были запальчивыми, им некуда уйти от нас, ибо мы крепко зажали их в кулак, так что в случае кривлянья, неповиновения мы прибегнем к угрозе, установим против них блокаду, бойкот, а всех тех, кто окажет сопротивление, — низвергнем».

Группа Хрущева подготовила себе этот путь, развила и углубила его, рассчитывая добиться своего «тихо-мирно» и «бесшумно». Между тем реальная действительность убеждала ее в том, что эта тактика не приносила ей плодов, отчего она то и дело выказывала нетерпение и грубость. Обстановка обострялась, затем «смягчалась», чтобы вновь обостриться. Мы знали, куда приведет этот путь Хрущева и его компанию; вот почему мы повышали бдительность и, давая отпор проявлениям самоуправства с их стороны, стремились продлить жизнь «миру», не отказываясь, однако, от принципов.

Но настал момент, когда чаша переполнилась. Прежний, мнимый «мир» уже не мог дальше продолжаться. Хрущев перешел в открытое наступление, чтобы поставить нас на колени и заставить проводить его насквозь оппортунистический курс. Тогда мы прямо и во весь голос сказали Хрущеву «Нет!», сказали «Стой!» его изменнической деятельности.