Антарктида - Хосе-Мария Виллагра

Однажды Ли тоже снял перчатку и потер ладонью стену. На ней тотчас возникли светящиеся иероглифы: «Здесь был Ли».

Ким прочитала надпись и рассмеялась:

— Глупая, глупая Ли! — Ким взглянула на Ли, и глаза ее вдруг стали серьезными. — Твоя должна простить моя.

— За что? — улыбнулся Ли. Оба были без очков и масок. Ли больше не стыдился нагого взгляда. Напротив, теперь он постоянно искал глаза девушки.

— За то, что моя втянуть твоя во вся эта, — глаза Ким начали потихоньку светиться в темноте от работы бактерий, осушавших набежавшую влагу, но она отвела взор, сморгнула свет и вновь посмотрела на Ли с суховатой насмешкой. — Моя нужна помощника. Когда моя-твоя добраться до места, твоя все увидеть сама.

Ким отвернулась и легко зашагала дальше. Ли покорно зашаркал следом. Безлюдные улицы все тянулись и тянулись. Однажды Ли вновь остановился и подышал на стену. Тут же вспыхнула рубиновая надпись: «Ли + Ким = любовь».

Ким прочитала и расхохоталась.

— Глупая, глупая Ли, — смеялась Ким. Ее глаза сияли во мраке.

Люди в городе обожали Ванглена. Он не позволял им приближаться к себе, и они целовали следы его ног в пыли. Золотоволосая девушка, с которой он работал, все время благодарила его за сладкую муку. Она целовала его руки, когда он надолго задумывался перед ударом. А однажды он видел, как она нюхала его свежий кал. Она подносила его к лицу, с наслаждением вдыхала густой запах, мазала волосы и грудь, пробовала на вкус. Ванглен смотрел на все это спокойно. Он давно понял, что видит то, что видит.

Ли шел за Ким все дальше и дальше. Коридоры не кончались. Их лабиринт становился все путанее. Иногда попадались совсем черные, мертвые ответвления. В них умерла даже плесень на стенах. Неподвижность царящего в них мрака пугала и одновременно притягивала. Мрак засасывал взгляд своей слепотой. Ким и Ли старались побыстрее пройти мимо этих мертвых зевов. Но несколько раз, когда стрелки на стенах не оставляли другого выхода, им пришлось проходить сквозь мертвые туннели. Это было, наверное, самое трудное. Тьма давила и растворяла их. Светились лишь их глаза. Ким в отсутствие указателей на стенах быстро теряла направление и словно засыпала, не смея двинуться ни вперед, ни назад. И лишь Ли со своим инстинктом животного всегда помнил, в которую из двух сторон они направлялись.

После мертвых коридоров все вокруг выглядело, как сон. Точно они спали и вдруг проснулись в каком-то непонятном месте.

Когда Ким знала, куда идти, то шагала быстро, и Ли нелегко было поспевать за девушкой. Иногда они присаживались на какой-нибудь скамейке, отдыхали и целовались. Ли больше не терял сознания от поцелуев. Порой у него кружилась голова, его немного подташнивало и при этом ему все время хотелось есть. Сначала он думал, что это от усталости. Но однажды он прислушался к своим ощущениям и вдруг понял, что поцелуи сделали свое дело. Он забеременел.

Среди аборигенов был один упрямец, который не бился, как другие, при виде Ванглена оземь в предвкушении блаженного дара насильственной смерти, а упорно пытался завязать с ним борьбу. Пусть даже всего лишь борьбу взглядов. Каждый день Ванглен разбивал наглецу голову палкой, но на следующее утро юноша вновь дерзко глядел на него. Только голова его становилась все светлее и кудрявее. Но однажды юноша, вопреки обыкновению, не бросил Ванглену вызова, а лишь мельком глянул на него и отвернулся, занятый своими мыслями. Он смирно сидел под деревом. Его пышные кудри стали совсем белыми.

— Я вижу, ты что-то понял? — растерянно спросил Ванглен, на всякий случай держа палку наготове.

— Я? — удивился юноша, глядя в пустоту мимо Ванглена, будто это и не он к нему обращается, а кто-то незримый из пустоты. — Ты разговариваешь со мной? Но разве ты знаешь, кто я? Ты лишь видишь меня и думаешь, что со мной разговариваешь, хотя на самом деле, разговаривая с другими, мы всегда разговариваем лишь сами с собой. Но я — не ты. Это я понимаю совершенно отчетливо. Я не могу понять другого: кто же на самом деле я, с которым ты разговариваешь? Почему ты думаешь, что я — это я? Что значит быть собой? Что вообще значит быть? Быть — значит думать? Я могу думать обо всем на свете, и даже о самом себе, но думать, что я есть, это всего лишь так думать. Предположим, что быть — это и значит быть собой. Но из того, что я есть, вовсе не значит, что я есть я. Если бы я был собой, то разве стал бы я сам с собой разговаривать? Разве стал бы я разговаривать с тобой? Ну, хорошо, положим, нас двое: тот, кто сам себе все это говорит, и тот, кто сам меня слушает. Тот, кто говорит, ничего не понимает и потому вынужден пускаться в длинные и путаные рассуждения, а тот, кто слушает, все понимает, и поэтому ничего не может сказать, потому что понимает в том числе и то, что то, что он понимает, не может быть высказано. Тот, кто говорит, будучи им, прекрасно понимает того, кто молчит, все понимая, и именно об этом он и пытается сказать. Просто говорить об этом очень долго. Чтобы выразить это до конца, нужно повторить всю мыслимую глупость, предшествующую пониманию и тем являющуюся его необходимой частью, — повторить, даже зная, что все это глупость, для того только, чтобы дать возможность другому подтвердить это своим молчанием. И тот я, кто говорит, все лучше понимает меня молчащего и все более страстно и настойчиво пытается втолковать ему это. Потому-то чем дольше я живу, тем меньше перестаю быть собой, — тем, кто все понимает. Сначала, в первой молодости, я думал об этом в шутку. Я переставал быть собой лишь для того, чтобы сильнее радоваться этому счастью — быть собой. Счастье было столь велико, что я переставал его понимать. Но при этом я радовался сам себе, но не я сам. И я стал задумываться, а я ли это? Как это можно — не быть, будучи? Я вчера был с женщиной, мы наслаждались друг другом, а сегодня я сижу под деревом и думаю: «Полно, я ли это был?» Собственно, я и осознал сам себя, только когда понял, что я — это не просто я, который был мной, думая, что мной является, а на самом деле в этот самый миг переставая быть тем я, который я есть, а оставаясь лишь тем, которым я был вчера мгновение назад. Я осознал себя, как я, которого нет… Я часто думаю, кем бы я был, если бы я был. Я понимаю, что вопрос это совершенно бессмысленный, но у меня дух захватывает от одной только мысли, что если бы я был, то был бы собой! Впрочем, так ли это? Ведь даже если я стану кем-то, то я никогда не смогу быть до конца уверенным в том, что стал именно собой, а не кем-то другим, кем я стремился стать, думая, что это и есть я, или кем хотел меня видеть кто-то, сидящий внутри меня, и я стал таким, чтобы соответствовать чьим-то или собственным желаниям или, вернее всего, я стал тем, кем и должен был стать, но собой ли? Оставаться самим собой — не значит ли это никем не становиться? Быть собой значит никем не быть? Пожалуйста, сделай меня собой. Прямо сейчас!

Разговаривая сам с собой и, казалось, совсем позабыв о Ванглене, юноша тем не менее не отрывал взволнованного взгляда от его палки.