Запретная правда о русских. Два народа - Андрей Буровский

62 % крестьян – крепостные, собственность помещиков, и получается, что наиболее типичный русский человек конца XVIII века – крепостной мужик; их порядка 57–58 % всего населения.

Священников в Российской империи в 1795 году было 215 тысяч человек. Но никто не скажет, сколько же было в ней протестантских пасторов, раввинов, мулл, католических ксендзов, буддистских лам и архатов в Бурятии, шаманов у «ясачных инородцев». Этих священнослужителей империя не признавала и не считала.

Даже численность образованного сословия, дворянства, приходится высчитывать приблизительно. В конце XVIII века записано в столбовые книги порядка 224 тысяч человек… Но записывали порой еще не родившихся детей, чтобы к совершеннолетию они уже успели почислиться в полках и «выслужили» бы себе право вступать в службу офицерами. А других, имеющих право на дворянство по выслуге чинов, но не успевших оформить дворянство, сосчитать не удается.

Не говоря о том, что 224 тысячи человек – это мужчины, юноши, мальчики. Чтобы получить численность сословия, опять же умножаем на два…

Чиновников в Российской империи порядка 14–16 тысяч, в том числе 4 тысячи старших, заслуженных – с I по VIII класс по Табели о рангах.

Число офицеров тоже приходится рассчитывать приблизительно, исходя из числа генералов, оно известно – 500 человек, и традиционного для русской армии соотношения 1 генерал к 30 офицерам. Итак, российский офицерский корпус конца XVIII века не превышал 14–15 тысяч.

Имеет смысл, право, учитывать это малолюдство: всей колоссальной империей с ее астрономическими расстояниями и многомиллионным населением управляет, в сущности, горстка людей. Дворяне если и не знакомы все поголовно друг с другом, то уж во всяком случае всякий выдающийся, чем-то интересный, яркий чиновник – всегда на виду. Всякий дворянин с необычными убеждениями, обширным умом, большой библиотекой, особенностями поведения сразу же выделяется, отмечается обществом.

По нынешнему миру ходит анекдот, что каждый из нас через десятого знакомого может выйти на президента США. В мире российского чиновничества и дворянства всякий всегда мог найти приятеля, родственника, знакомого, который знаком с практически любым видным лицом. Искать протекции – нетрудно.

История «капитанской дочки», Маши Мироновой, совершенно реальна. Одна из двухсот тысяч дворянок вполне могла найти влиятельную родственницу при дворе. Могла встретиться лично с царицей, просить у нее милости.

Петруша Гринев и Маша Миронова – из первого непоротого поколения дворян, жившего уже после Манифеста о вольности дворянской. Их уже можно назвать русскими европейцами.

Но и в конце XVIII века дворяне, русские европейцы, составляют исчезающее меньшинство: меньше полумиллиона человек из то ли тридцати трех, то ли «около сорока» миллионов жителей империи. То есть 1,2–1,5 % всего населения. Кучка лично знакомых членов особой корпорации привилегированных, отобранных, считающих себя солью народа, – а в чем-то и являющихся этой солью.

Дворянство и народ

Вообще смысл самого понятия «народ» после Петра очень сильно изменился. В буквальном значении «народ» – это все, кто «народился». Русский народ – это все, кто народились от русских матерей и отцов, как от бояр и дворян, так и от корабелов, строящих каспийские бусы, как от купцов гостиной сотни, так и от церковных побирушек. Народ – это целостность, совокупность, по своему значению близкая к французскому «нацьон» или английскому «нэйшен» – нация, или немецкому «фольк».

Теперь же получается так, что часть русских вовсе не составляет народа. Они – дворянство, шляхетство, и юридически, своими правами, и своим образом жизни крайне резко отделенное от остального народа… они сказали бы просто – отделены от народа, опустив ненужное им слово «остального». В Российской империи есть дворянство, а есть народ, и совершенно неизвестно, является ли дворянство частью народа.

Только дворяне были для правительства «российским народом»; только они и существовали политически. Остальных 35 или даже 40 миллионов жителей как бы и не существовало.

В греческих городах-государствах резко различались граждане, лично свободные неграждане и рабы – государственные и частные. В Российской империи только дворяне выступают в роли привилегированных граждан. Священники, богатые купцы могут стать аналогом свободных неграждан. Крестьяне же и большинство горожан – типичные рабы, без малейших признаков каких-либо человеческих прав.

Неудивительно, что дворяне с восторгом ухватились за книжку, переведенную в 1717 году с немецкого: «Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению». В ней было немало и вполне похвальных советов: не есть руками, «не чавкать за столом, аки свинья», «не совать в рот второго куска, не прожевавши первого», не чесать голову, не тыкать пальцами в физиономию собеседника и так далее.

Другие советы – быть приятными собеседниками, смело действовать при дворе, чтобы «не с пустыми руками ото двора отъезжать», учиться ездить верхом и владеть оружием – тоже были полезны тем, кого готовили из дворянских недорослей.

Но здесь же и советы как можно меньше общаться со слугами, обращаться с ними как можно более уничижительно, всячески «смирять и унижать»; был и совет «младым отрокам» не говорить между собой по-русски, чтобы, во-первых, не понимали слуги; а во-вторых, чтобы их можно было сразу отличить от всяких «незнающих болванов».

Не сомневаюсь, что и у немецких, и у русских издателей «Юности честного зерцала» намерения были самые лучшие, но русское дворянство использовало эту книжку по-своему: чтобы как можно более резко отделить самих себя от других классов общества, от десятков миллионов всяких «незнающих болванов». «Ничтожная немецкая книжонка недаром стала воспитательницей общественного чувства русского дворянства» [18. С. 117].

Народ как бы нужно просвещать… Но вместе с тем над народом так приятно возвышаться… И одновременно народ ценен именно так, без всякого образования, и служит для того, чтобы дворянство могло быть «европейцами». А то, если все будут образованные, кто станет землю пахать?!

Владельцы земель и душ

Весь XVIII век дворянам все больше и больше позволяли не служить, а одновременно все возрастали права помещика по отношению к крепостным. Туземцы все в большей власти европейцев. Указом от 6 мая 1736 года помещик сам определял меру наказания крестьянину за побег. Указом от 2 мая 1758 года помещик должен был наблюдать за состоянием своих крепостных. 13 декабря 1760 года помещики могли ссылать своих крепостных в Сибирь, на поселение, а засчитывать их отправку как сдачу рекрутов. Крепостные не могли даже добровольно уходить в солдаты. Даже и эта последняя печальная дорога из крепостного состояния оказалась для них отрезана.