Тезка - Джумпа Лахири

— Брось, Гоголь, не расстраивайся, это просто мальчишки валяют дурака, — говорит он, движением руки отметая всякие мысли о возможном оскорблении, и в тот же вечер они с Гоголем опять едут в лавку и докупают недостающие буквы.

Но наступает момент, когда необычность его имени становится для Гоголя очевидной. Ему только что стукнуло одиннадцать, он ходит в шестой класс, и их класс вывозят на экскурсию в честь какого-то исторического события. Они отъезжают от школы рано, два полных автобуса учеников, сопровождаемых двумя учителями в качестве экскурсоводов и несколькими наиболее активными мамами. Автобусы минуют исторический центр городка и выезжают прямо на шоссе. Стоит ясный, прозрачный осенний день, холодное синее небо безоблачно, деревья стряхивают на землю последние ярко-желтые листья, которые уже усеяли обочины дороги тускло-золотым ковром. Дети веселятся, смеются, поют песни, пьют спрайт и колу из жестяных банок. Вначале они едут на ткацкую ферму на Род-Айленде. Следующая остановка — у маленького некрашеного деревянного дома, где когда-то жил известный поэт. Дом стоит посреди огромного участка. Внутри, после того как их глаза привыкают к полумраку, дети различают деревянный стол с чернильницей, черную от копоти печь, таз для воды и помятый железный кувшин, узкую, продавленную кровать. Все это отгорожено веревкой, и табличка на длинной ножке запрещает трогать старинные вещи руками. Потолок настолько низкий, что учителям приходится пригибаться, чтобы пройти из одной темной комнаты в другую. Цепочка детей просачивается на кухню, оборудованную железной печкой и каменной раковиной, затем все один за другим выходят наружу, чтобы осмотреть туалет, расположенный за домом. При виде жестяного ведра, подвешенного к деревянному стулу с дыркой, дети взвизгивают от отвращения. В сувенирном магазине Гоголь покупает открытку с видом дома и шариковую ручку, стилизованную под гусиное перо.

Последняя остановка экскурсии — на кладбище, недалеко от жилища поэта. Какое-то время дети бродят от могилы к могиле, рассматривая надгробные камни, читая имена давно умерших людей. Кое-где надгробия навалились набок, другие отклонились назад, как будто их сдуло ветром. Все камни прямоугольные, серого или черного цвета, некоторые еще хранят следы полировки, но большинство изъедено временем, заросло мхом и лишайником. Имена не везде можно разобрать. Наконец они находят могилу поэта.

— Теперь слушайте внимательно, — говорят им учителя, — настало время выполнить то, зачем мы сюда приехали.

Ученикам раздают листы газетной бумаги и толстые цветные мелки с содранными ярлыками. Гоголь чувствует, как в животе у него холодеет от предвкушения чего-то необычайного. Он впервые на кладбище, лишь несколько раз проезжал мимо них на машине. Огромное кладбище есть на окраине их городка, и однажды, когда они стояли в пробке, он и его родители вынуждены были наблюдать похоронную процессию. С тех пор каждый раз, когда они проезжают мимо кладбища, мама велит им с Соней отвернуться и не смотреть в ту сторону.

К удивлению Гоголя, их задача состоит не в том, чтобы зарисовать кладбищенский пейзаж. Учительница объясняет, что они должны приложить газетные листы к надгробиям и водить мелками по их поверхности, чтобы проявились буквы и цифры. Она присаживается на корточки и показывает детям, как это сделать. Ученики разбегаются по узким аллеям, покрытым ковром из листьев, в поисках собственных фамилий, то и дело выкрикивая: «Нашел! Вот он, Смит!», «Вуд здесь!», «Коллинз!». Гоголь уже достаточно большой, чтобы понимать, что его фамилии на этом кладбище нет и быть не может. Он знает даже, что по индийской традиции его не будут хоронить: когда он умрет, его тело сожгут, а прах развеют по ветру, так что могилы с камнем в изголовье у него не будет. В Калькутте он не раз видел похоронные процессии, видел и мертвецов, следующих в свой последний путь на плечах родственников — туго завернутых в простыни, украшенных венками из живых цветов.

Он подходит к небольшому, почерневшему от времени надгробию, которое вверху закругляется, переходя в крест, опускается на колени на сухую траву, прикладывает газетный лист к поверхности камня и начинает мягко водить боковой стороной мелка вдоль темных выбоин. Солнце уже садится, и от холода его пальцы застывают, становятся деревянными. Учителя и сопровождающие сидят на земле, вытянув ноги, и беседуют — в неподвижном воздухе разносится запах их ментоловых сигарет. Вначале на листе ничего не проявляется — он равномерно закрашивается синим цветом. Но вдруг мелок встречает на своем пути крошечное, совсем слабое сопротивление, и как по волшебству на бумаге проступает: АБИДЖАХ КРЕЙВЕН, 1701–1745. Гоголь поражен — он никогда не встречал человека по имени Абиджах, и он вдруг осознает, что никогда не встречал и другого Гоголя. Он даже не знает, мужчиной был этот Абиджах или женщиной и где нужно ставить в этом имени ударение. Гоголь переходит к следующему камню, не более фута высотой, прикладывает к его поверхности другой лист и достает красный мелок. Надпись на этом надгробии гласит: ЭНГВИШ МЕТЕР, ДИТЯ. Гоголь ежится от неприятного ощущения, представляя себе хрупкие детские кости, лежащие глубоко в земле прямо под его ногами. Некоторым одноклассникам уже надоело их занятие, они замерзли и теперь носятся друг за другом вдоль рядов могил, играют в пятнашки, толкаются, дразнят друг друга, звонко щелкают жвачкой. Но Гоголь увлечен своим делом — один за другим он раскрывает секреты старинных могил: ПЕРЕГРИН УОТТОН, умер в 1699; ЭЗЕКИИЛЬ И УРИЯ ЛОКВУДЫ, БРАТЬЯ, ПОКОЙТЕСЬ С МИРОМ. Ему нравятся эти имена, их необычность, загадочность, возвышенность.

— Да уж, таких имен теперь не встретишь, — замечает один из взрослых сопровождающих, заглядывая и его листы, — редкие имена, совсем как твое.

До сих пор Гоголю не приходило в голову, что имена тоже могут умирать, так же как люди. По дороге назад дети бесятся в автобусе, рвут свои листы на кусочки, комкают, бросают на пол, плюют друг в друга жеваными комочками. Но Гоголь держит свои произведения свернутыми наподобие древних папирусов, и обращается с ними с величайшей осторожностью.

Дома его мать приходит в ужас. Что же это делается и американской школе, что это за экскурсии такие? Им что, недостаточно красить мертвецам губы и укладывать их в обтянутые шелком ящики? Только в Америке (последнее время мать часто это повторяет), да, только в Америке такое возможно — отвезти детей на кладбище и заставить их будить мертвецов во имя искусства. Так почему же в следующий раз не повести их в морг? В Калькутте похоронные гхаты[12]— самое что ни на есть запретное место, кому в голову придет вести туда детей? Ашима закрывает глаза, и, хотя она не присутствовала при кремации родителей, она ясно видит их тела, охваченные огнем.

— Смерть — это не повод для шуток и смеха, — говорит она Гоголю, повышая голос, — рисовать ее никому не разрешается.

Она отказывается развешивать привезенные Гоголем листы на кухне рядом с коллажами, которые он недавно сделал из журнальных картинок, набросками зданий, пастельным изображением фасада публичной библиотеки, за которое Гоголь получил первое место на конкурсе, организованном попечительским советом библиотеки. Никогда раньше она не поступала так с работами сына, и теперь, при виде его расстроенного лица, испытывает муки совести. Впрочем, здравый смысл скоро побеждает — как, скажите, она сможет готовить семейный обед, если со стен на нее будут смотреть имена мертвецов?