Вечный sapiens. Главные тайны тела и бессмертия - Александр Никонов

Но и в самих клетках человека тоже есть собственный запасец энергии – на весь организм его там 500 г. Эта глюкоза нужна клеткам для работы. Это оперативный запас.

Наконец, есть еще глюкоза в крови. Разносимая. Ее там всего 5 г. Негусто, правда? Совсем разные порядки величин: 300 грамм в печени, 500 грамм в клетках и всего 5 грамм в семи литрах крови. То есть мы имеем что? Мы имеем аккумуляторы, которые заряжаются малым током. Запомните эту аналогию… Печень вылавливает из крови глюкозу и складирует ее, чтобы отдать во время интенсивной работы клеткам тела. И сами клетки тела тоже имеют запасец для жизни и на тот случай, если надо резко подорваться и прохватить, уходя от хищника или в погоне за добычей.

Расход энергии в случаях «подрыва» больше, чем приход. Поэтому рывки всегда коротки. После каждого нужно остановиться и подзарядиться – отдохнуть. Подпитаться малым током. Восполнить резервы. Это понятно.

Но не всем. Медики, например, про эту простую картину начисто забывают, когда речь идет о диабете второго типа. Том самом, который происходит, как им кажется, из-за инсулинорезистентности. То есть загадочной потери чувствительности клеточных рецепторов к инсулину. Из-за которой бедная клетка вынуждена голодать.

И это катастрофа! Полная ментальная катастрофа!

Многие знания – многие печали. Избыток знаний в области биохимии, цитологии и прочей морфологии играет с восприятием злую шутку. Хотя выглядит с их стороны все довольно логично. Судите сами…

Вот диабет первого типа. Организм по ошибке замочил в сортире все бета-клетки, производящие инсулин. Нету больше в крови инсулина, и глюкоза не может попасть в клетки. В результате она в избытке плавает в крови, а клетки между тем голодают!

Вот диабет второго типа. Та же картина: глюкозы в крови полно, только теперь она не может попасть в клетки не из-за инсулина (его много), а из-за того, что потеряна чувствительность клеточных рецепторов к инсулину. И клетки голодают.

В первом случае клетки голодают, так как к ним топливо не может попасть из-за «пистолета», а во втором они голодают, потому что глюкоза не может попасть в бензобак клетки из-за «горловины». Причины разные – последствия одни: глюкоза не может попасть в клетки, а ведь она – топливо для них! А без топлива – голод.

Видите ошибку?

А она есть! И она как раз в физике процесса! Еще чуть-чуть, и мы ее увидим! Следите за мыслью…

Мы можем уподобить сосуды проводам, а клетки и печень конденсаторам. Или мы можем построить другую физическую модель: с трубами и бассейнами-накопителями. А можем не строить никакой, а обойтись картинкой самого организма, где циркулирует и накапливается глюкоза. Разницы в моделях нет, поскольку из каждой ясно, что любой накопитель конечен!

Любой накопитель – конечен!

И в него нельзя вдуть больше, чем он вмещает. Это так тривиально, что совершенно выпадает из восприятия. И высоколобые ученые пытаются «починить» «засорившийся» рецептор, чтобы насильно пропихнуть в него эту чертову глюкозу. Они смотрят на этот самый рецептор (сложная молекулярная штука) и строят модели и догадки – отчего он вдруг поломался? – вместо того, чтобы отойти на шаг и окинуть картину целиком: всю клетку, весь организм.

Знаете, если бы меня заставили научно объяснить, отчего полное ведро перестает вмещать воду, я бы тоже затруднился. И если бы заставили писать формулы, объясняющие, отчего заряженные конденсатор или аккумулятор вдруг неожиданно перестают принимать ток, я бы еще больше затруднился. В случае с ведром я бы, наверное, стал рассматривать элементарные слои воды высотой дельта h, действующие на них силы гравитации и реакцию опоры – стенок ведра. После чего обнаружил бы, что по мере заполнения ведра случается неожиданное – в какой-то момент вдруг пропадает реакция опоры, и под действием гравитации элементарный слой воды перестает удерживаться… Надо, наверное, еще силы поверхностного натяжения рассмотреть, раз я изучаю элементарный слой воды. Ох, непросто!.. Проще сказать, что ведро заболело. Потеряло чувствительность к воде.

Вот именно в такой ситуации находятся медики-биологи-ученые, которые за биохимическими деревьями не видят физического леса.

Такое бывает. Геолог Ларин рассказывал мне про подобный случай. Его пригласили какие-то великие физики, специалисты по элементарным частицам, чтобы публично высечь и опровергнуть ларинскую теорию. В аудитории собралось много народу – человек восемьдесят, что для ученого люда преизрядно. Лекцию им читал номинант на Нобелевскую премию, фамилию которого я вам не назову.

Суть идеи докладчика сводилась к следующему. Многочисленные факты говорят нам о том, что Земля расширяется. Дремучий геолог Ларин полагает, будто ее распирают металлогидриды, теряющие водород и потому распухающие в объеме. Но у лектора иная гипотеза! Медленные нейтрино в центре планеты взаимодействуют с веществом и превращаются в массу – вот в чем проблема. Поэтому Земля не просто расширяется, но и наращивает массу.

– Это был феерический блеск ума! Он писал на доске трехэтажные формулы, – рассказывал Ларин. – Я сначала напряженно следил за ходом мысли, но потом просто перестал что-либо понимать. Мое понимание свелось к тому, что это выше моего понимания. Докладчик залез в такие тайны материи и нейтрино, которые были от меня, дремучего геолога, далеки необыкновенно. Тогда я просто поднялся над ситуацией, вспомнил курс школьной физики, то есть самые основы физической науки, и совершенно успокоился. А после окончания лекции вышел к доске и нарочито неуверенным, блеющим голоском начал задавать рассказчику вопросы, прикидываясь перепуганным и полностью раздавленным его авторитетом.

«А скажите, пожалуйста, у вас новое вещество образуется точно в центре?» – спросил тогда Ларин.

«Да, точно в центре», – ответил довольный произведенным эффектом докладчик.

«То есть прирастающая масса – с нулевым радиусом?» – Гнул свою линию Ларин.

«Конечно».

«Но если точно в центре и потому с нулевым радиусом, значит, никак она на моменте инерции не сказывается?»

«Не сказывается, разумеется! Момент инерции сохраняется», – снисходительно ответил великий гроссмейстер, еще не понявший нависшей над ним опасности детского мата.

«И вы от этих слов не откажетесь?» – внезапно добавив голосу уверенности, спросил Ларин.

«Нет, а почему я должен отказываться?» – ответил лектор, хотя смена ларинской интонации его насторожила.

«Ну, хорошо, – сказал Ларин, взял мел и начал писать школьную формулу на доске. – Обозначим современную массу Земли как М, скорость на экваторе (полкилометра в секунду) большим V, радиус R. Это у нас момент количества движения. Теперь приравняем его к моменту количества движения той маленькой молодой планетки, о которой вы говорили».

В этот момент вся аудитория замерла в предчувствии Биг Бенца. Слышно было только, как стучит мел по доске.

«И у нас получается, – закончив ряд простейших вычислений, заключил Ларин, – что линейная скорость на экваторе у первопланетки при том ее радиусе и массе была 10 километров в секунду. А параболическая скорость убегания, то есть первая космическая скорость, для такой планетки 5 км/сек. Иными словами такая планета просто существовать не может – ее разнесет».