Скелеты - Максим Кабир

(…не был трусом. Он веселился на самой вершине чертова колеса, когда его родители в последний раз гуляли вместе. Его не испугал и жутковатый фильм про девочку, вылезающую из телика.

Нет, в детстве он просил маму не выключать в спальне свет и около месяца избегал собак — после того как цепная Найда укусила его за руку. Но только месяц. Страх ушел, оставив шрам на кисти. Страх темноты испарился, не оставив шрамов.

Влад повзрослел и в одиннадцать лет ничего не боялся.

До того дня, как мать привезла его к дяде Назару.

До того момента, как он увидел все эти пятна, сливающиеся в единый неясный рисунок.

— Нравится? — спросил Назар, перехватив взгляд племянника. — Я купил его в восьмидесятых, во время командировки в Ашхабад. Знаешь такой город?

— Столица Туркменистана, — механически ответил Влад, не отрываясь от багровых завитков.

— Молодец! — дядя провел ладонью по красному ворсу. — Взял за бесценок на рынке. Антиквариат! Ручная работа.

Сказав это, он покинул спальню, а Влад робко спросил у мамы:

— Мы здесь надолго?

— Всего на пару дней, — ответила мама и погладила его по волосам.

«Всего?» — ужаснулся мальчик, а вслух спросил:

— Папа тоже сюда приедет?

— Нет, — отрезала мать и ушла за братом, оставив его один на один с красными извивающимися завитками.

В последнее время родители Влада сильно ссорились. Каждый вечер он слышал их приглушенные голоса за стеной. Мать говорила что-то про «ту змею», и Влад догадывался: речь идет не о настоящей змее, а о тете Марине, очень красивой женщине с папиной работы. Он надеялся, что мама с папой помирятся и всё снова будет хорошо, как в субботу на аттракционах. Но вчера родители кричали друг на друга, и ему пришлось закрывать голову подушкой. Утром мать собрала чемодан.

— Мы поедем к дяде Назару. Ты же хотел побывать у него в гостях.

Сколько Влад себя помнил, он никогда не выказывал подобного желания. Раньше дядя ему не нравился. Они и виделись-то всего три раза, и мамин брат запомнился ему высоким мрачным типом с холодными глазами.

Назар называл племянника «малой» и грозил забрать с собой на Север. Там, по его словам, малой научится жизни. Подобная идея Влада не вдохновляла. Слава Богу, отец тоже высказывался против. Когда заканчивались непродолжительные дядины визиты, он говорил матери:

— Пусть сам едет в свою Сибирь, а моего сына не воспитывает.

— Перестань, — отвечала мама, — ты знаешь, через что он прошел.

Однажды мама показала Владу фотографию, на которой дядя стоял в обнимку с незнакомой женщиной, держащей на руках ребенка. Дядя широко улыбался, отчего совсем не походил на себя.

— Это тетя Катя, — пояснила мама, — они с Назаром развелись. А это маленький Сережа, твой двоюродный брат. Он умер до твоего рождения.

— Почему? — изумился Влад.

— Задохнулся во сне, — грустно сказала мама, — с очень маленькими детьми такое случается.

— Поэтому дядя стал злым?

— Он не злой. Он несчастный.

После разговора отношение Влада к Назару изменилось, и все равно он ни разу не просил отвезти его к дяде.

Как говорил отец: «Твоя мать всегда навязывает свои желания другим».

Между командировками на север дядя обитал в соседнем Варшавцево. И, увы, он был дома, когда мама нервно запихивала вещи в чемодан.

Рассматривая осенний пейзаж из окна междугороднего автобуса, Влад думал о потерянных выходных и глупом мамином упрямстве. Несколько раз в мозгу всплывало страшное слово «развод».

Дядя встретил их на автовокзале. Он, кажется, стал еще выше и угрюмей.

— Все будет хорошо, малой, — сказал он.

«Если ты перестанешь называть меня малым», — подумал Влад и пошел за взрослыми. Из долетающих до его ушей обрывков фраз он узнал, что мама не собирается воевать с «этой змеей» за «эту тряпку».

Дядя жил в трехкомнатной квартире без приключенческих книг и игрушек.

— Вот твоя спальня, — сказал он, и Влад забыл про все на свете.

Его взгляд прикипел к настенному ковру над кроватью.

Влад вздрогнул.

Ковер был красным. По полю цвета запекшейся крови расползались геометрические фигуры. Алый клинообразный орнамент окантовывал их. В углах причудливо извивались пурпурные узоры. Центр занимал багровый ромб с черной сердцевиной. Арабески не имели никакого смысла. В конце концов, это был просто купленный за копейки старый ковер, а вовсе не шедевр иранских или грузинских ремесленников.

Но он насторожил Влада настолько, насколько мог насторожить пес, пускающий из пасти розовую пену.

Это было глупо — он понимал.

Глупее — испугаться люстры или пылесоса.

В конце концов, у него дома тоже висел ковер, с виноградной лозой и листьями, и он никогда не замечал его по-настоящему, как не замечают фон, примелькавшийся и навеки встроенный в быт.