Провальные каникулы - Элла Савицкая

— Он бабник и козёл, — озвучила мои мысли Эля.

— Ну знаешь, если они так себя ведут, то грех не воспользоваться. Они же, если бы могли, прямо сейчас забрались на него сверху, — хмыкнула я и отвернулась, рассматривая замысловатый рисунок в бассейне. Голубой, с оранжевой полоской по краям, он напоминал продолговатую большую миску. Вдоль одной из стен, размером примерно метра в два — три, изображена крупная акула, с обрубленным хвостом и плавниками. Они находились на некотором расстоянии от самого туловища. Нос сплющенный, гармошкой, и открытая пасть с острыми, как лезвие, зубами. Интересно, чем руководствовался художник, изображая такое совершенно не оптимистичное изображение в яркой Ла Перле? Я повернулась, чтобы спросить знает ли Эля что — то об истории создания этой акулы, но подруги рядом не оказалось. Обернулась, и увидела её внизу рядом с Пабло. Он как раз в этот момент посмотрел на меня и приветственно махнул рукой, широко улыбнувшись. Я помахала в ответ, и хотела было уже спуститься к ним, когда они сами начали подниматься.

— Привет, mi amor, — чмокнув меня в щеку, он протянул мне бутылку с Колой. — Пришла за меня поболеть?

— А как же! Ты должен уделать этого Серёжу!

— Кого? — переспросил он, удивлённо округлив глаза.

— Серёжа — это русский вариант вашего Серхио, — пояснила я.

— Серьиоджа? — комично искривив губы, попытался повторить.

— Сережа!

— Сериоджа!

— И так сойдет, — одобрила я, а он расхохотался.

— Если нужно будет новое матерное слово, я использую это!

— Договорились, пользуйся, — по — царски махнула я рукой, разрешая ему обматерить Серхио Сережей.

Соревнования продлились до самого вечера, так что я даже устала, и после выступления Пабло, которое было просто нереально крутым, я спустилась вниз, и уселась подальше от толпы. Обернулась назад и обвела взглядом народ, который, казалось, ни капли не устал полдня находиться под палящим солнцем и… пить. Пили они много, в основном пиво и ром, некоторые успели даже морды друг другу набить, и теперь уже пить вместе. Я же поймала себя на мысли, что не просто так уже который раз за вечер осматриваюсь по сторонам. Не хотелось себе признаваться, но я искала его. Не знаю почему, но все время казалось, что, если обернусь, наткнусь на черные глаза. Оборачивалась, но… напрасно. Наверное, не царское это дело посещать общественные мероприятия, и лучше где-нибудь позажимать какую — то очередную девку. Скорее всего, именно этим он сегодня и занимался, ведь у нас обоих выходной. Или он спит после смены? Хотя, какой спит, — перебила сама себя, уже вечер и Андрес, вероятно, направляется в клуб, или еще куда — то, где можно хорошо и дорого провести время. Судя по тому, как он пытается зарабатывать, денег у него немало, и тратить он любит их с душой.

Черт, зачем я вообще о нем думаю? Что за детская слабость? Разозлившись на саму себя за эти глупые осматривания по сторонам, за нелепое желание увидеть его, встала с камня и направилась к друзьям. С ними мысли не становятся такими тягуче навязчивыми, да и толпу я осматриваю реже. Во всяком случае, стараюсь.

Домой мы попали около одиннадцати, после объявления победителя, включили магнитофон, набрали воду в тот же бассейн, в котором проходили соревнования, и девушки с визгом плюхнулись в него, таща за собой порядком выпивших парней. Началась громкая вечеринка, с танцами и, похоже, сексом, если судить по тому, как парочки удалились по разным углам пустых домов, и откровенным поцелуями прямо там в бассейне. У меня не было желания принимать участие в этой начинающейся оргии, и у Эли тоже. Поэтому мы отправились домой, я — морально готовиться к завтрашней встрече с Адресом, а Эля просто выспаться. Паблито, кстати говоря, не победил, но, похоже, не расстроился. Поздравил Серхио, назвав того Сережей, и оставив в недоумении осознавать оскорбил ли он того, или нет, удалился вместе с нами.

Засыпала я с каким — то странным трепетом. Желание провалиться в сон как можно быстрее зашкаливало. Господи, да что ж это такое? Почему? Почему я хочу, чтобы наступило завтра? Почему я думаю о том, кого нужно ненавидеть? Почему день, прожитый без присутствия в нем ЕГО, кажется прошедшим бессмысленно? Не хочу… Не хочу зависеть от кого — то морально настолько, чтобы понимать, что мысли приходится с силой переключать на другие предметы. Чтобы не вспоминать идеально отточенный профиль и изгибающиеся в ухмылке губы. Чтобы сердце не билось сильнее, когда его рука случайно касается моей, когда мы оба оказываемся за барной стойкой. Чтобы проклятый запах сигарет и ментола не проникал так глубоко в легкие, отравляя странной зависимостью. Не надо, Эми. Тебе это не нужно, — твердила я себе, когда образ бармена в черной жилетке и яростным взглядом плыл перед глазами в темноте комнаты. Только разве голос разума может перекричать отчаянный стук неразумного сердца?

Уже целую неделю я работала в ресторане день через день, и всё больше и больше злилась на себя. Я поняла, что даже несмотря на то, что мы с Адресом почти не общаемся, я ищу его взгляд, когда протираю столы, выхожу из кухни или захожу за барную стойку готовить коктейли. Ненавидела себя за это сосущее изнутри чувство, и его, за отмороженное поведение. Он вел себя так, словно я невидимка. Не здоровался, не вмешивался больше, если пьяные клиенты пытались подкатывать. За эти дни я научилась их вежливо отшивать и испаряться раньше, чем они распускали их пьяные языки. Домой меня провожал Пабло, и каждый раз я чувствовала себя с ним легко и свободно. Он рассказывал истории из жизни, я, в свою очередь, делилась с ним — своими. В выходные он пару раз приглашал меня в город, и водил по тем местам Сан — Хуана, где я еще не успела побывать. Один раз пошли в кино, но фильм оказался на испанском языке, поэтому половину времени я просто комментировала выражение лиц актеров и пыталась обыграть сцены, происходящие на экране по-своему. Пабло тихо смеялся, закрыв лицо ладонями, когда я совершенно невпопад что — то комментировала, а потом пояснял суть сцены, и мы смеялись уже вдвоем. Вчера мы просто гуляли у берега океана, слушая его тихий шепот, и наблюдая за птицами, кружащими над бирюзовой и бугристой от волн поверхностью.

Пабло рассказывал о самом сложном периоде его жизни, когда умерла его мама, пока мы сидели на одном из валунов, а солнце закатывалось за горизонт, окрашивая бирюзу в яркий оранжевый.

— Это было больно, mi amor. Болело всё, каждая частица тела ныла от потери человека, сделавшего для меня всё. Она меня вырастила, пусть мы не были богаты, но мама старалась ради меня, работала, пока я рос. Не просто торговала на рынке. Она грузила тяжелые ящики с провизией по ночам ради лишней копейки, чтобы накопить денег, и однажды я смог вырваться из этой дыры. А потом я стал работать и сам. Мне хотелось осуществить её мечту и забрать с собой, чтобы она больше никогда не сгибала спину в работе.

— Ты очень хороший сын, Паблито! — грустно улыбнулась я, понимая, насколько ему тяжело. Если бы умерла моя мама, я бы, наверное, не пережила этого. Кому, как не мне знать, как это иметь заботливую и любящую мать, готовую на все ради своих детей.