Патриарх Тихон - Михаил Вострышев

3 ноября. Последний снаряд был выпущен по Кремлю в шесть часов утра. Юнкера, оставшиеся без патронов, сдались. Победившие большевики издали грозные приказы о немедленном прекращении забастовок, открытии всех магазинов, лавок, трактиров. Латышская секция большевиков вынесла резолюцию о предании суду арестованных юнкеров. Митрополит Тихон с небольшой группой соборян добился разрешения осмотреть Кремль. Он увидел главную святыню России, твердыню русского духа в горячих, сочившихся кровью ранах, нанесенных рукою своего же народа. Пробоины в главном куполе Успенского собора, стенах Чудова монастыря. Обезглавлена Беклемишевская башня, зияет дырами собор Двенадцати апостолов, повреждены Рождественский и Архангельский. Драгоценные украшения патриархов: митры, поручи, а также старинная церковная утварь — выброшены из витрин Патриаршей ризницы и втоптаны в кучи песка и пепла. Стены храма Николая Гостунского исписаны кощунственными надписями на русском и немецком языках, а при входе в него, где хранится великая святыня — часть святых мощей святителя Николая Чудотворца, устроено отхожее место. На лике иконы Казанской Божией Матери, что на Троицких воротах, — пулевые отметины. Расстрелян и образ святителя Николая Чудотворца на Никольской башне. На Соборной площади лужа крови, труп юнкера.

4 ноября. В городе спокойно, даже непривычно без стрельбы. Но не работают ни банки, ни телефон, ни телеграф. Трамваи стоят. Комиссаром города с правами командующего округом назначен тыловой солдат Муралов. Сбит крест с одной из глав собора Василия Блаженного. Кремлевские ворота на запоре, возле них стража. С этого дня Московский Кремль — главное место русского народа — без особого распоряжения властей стал недоступен жителям России. Соборяне приняли решение об избрании патриарха пятого ноября, но не в Успенском соборе, где всегда проходило избрание патриархов допетровской Руси, а в нарушение обычая в храме Христа Спасителя. Но чтобы соблюсти традиции, решили выпросить у новых властей чудотворный Владимирский образ Божией Матери. Перед этой иконой становились на колени древние русские цари при своем помазании на царство, перед нею при избрании патриархов клали запечатанные царской печатью жребии с именами кандидатов, перед нею же объявлялось имя избранника. Власти пообещали на один день отдать святыню Успенского собора в храм Христа Спасителя, но поставили условие, чтобы переносили Чудотворную скрытно, завернутой в материю, без обычно сопровождающего ее крестного хода — дабы не «смущать» горожан.

5 ноября 1917 года в переполненном храме Христа Спасителя, вмещавшем двенадцать тысяч человек, после совершения часов митрополит Киевский и Галицкий Владимир на особом столике, поставленном в святом алтаре по левую сторону престола, собственноручно начертал на одинакового вида и размера пергаментах имена трех избранных кандидатов на патриаршество. Засим митрополит Владимир свернул каждый жребий в трубочку, надел на них по резиновому кольцу и вложил в особый ковчежец, где они разместились вполне свободно, встряхнул ковчежец, закрыл и перевязал его тесьмою, концы которой запечатал сургучной печатью. Взявши ковчежец в руки, митрополит Владимир вынес его из святого алтаря на солею и поставил на особо уготовленном тетраподе[14] с левой стороны от Царских врат перед малою Владимирскою иконою Божией Матери.

Во все время Божественной литургии при ковчежце безотлучно находились профессор Казанской духовной академии Лапин, профессор Петроградской духовной академии Соколов и крестьянин села Красная Поляна Головецкой волости Сибирской епархии Малов. Когда читали Апостол, из Успенского собора принесли чудотворную Владимирскую икону Божией Матери и поставили на том же тетраподе, где был ковчежец со жребиями. Слушали евангельский текст о воскрешении дочери Иаира и исцелении кровоточащей женщины. И чудилось, что дочь Иаира — символ возрождения Русской Церкви, а исцеление прикоснувшейся к ризе Христовой женщины — выздоровление кровоточащей России. Ах, как хотелось этому верить! И верили.

По окончании Божественной литургии и молебна митрополит Владимир взошел на солею, поднял ковчежец и в виду всех присутствующих сотряс его. Принявши в руки ножницы, владыка разрезал тесьму и поднял с ковчежца крышку. Из алтаря вышел старец — затворник Зосимовой пустыни иеромонах Алексий, уже давно отвыкший видеть земное, но вернувшийся в мир, чтобы исполнить Божию волю. Он долго молился перед чудотворной Владимирской иконой Богоматери, и вместе с ним молился весь храм, потом троекратно осенил себя крестным знамением и благоговейно вынул из ковчежца «по указанию Божию» жребий.

Митрополит Владимир развернул его и прочел:

— Митрополит Московский и Коломенский Тихон.

— Аксиос![15] — выдохнул храм.

— Аксиос! — возгласил митрополит.

— Аксиос! Аксиос! Аксиос! — запели духовенство, хор и весь народ.

Свершилось! Отныне забудутся распри, не прольется больше безвинная кровь, не распадется государство. Отныне у народа есть заступник, и Русская Церковь не оставлена Богом. На патриарший престол по воле Господней избран достойнейший — полный любви к людям и необычайной простоты, доброжелательный и беспорочный архипастырь России Тихон.

Торжественная делегация членов Собора направилась на Самотеку, в церковь Троицкого подворья, где в этот день молился владыка Тихон, и митрополит Владимир торжественно благовестил:

— Преосвященнейший митрополит Тихон, Священный и Великий Собор призывает твою святыню на патриаршество богоспасаемого града Москвы и всея России.

— Понеже Священный и Великий Собор судил мене, недостойного, быти в такове служении, благодарю, приемлю и нимало вопреки глаголю, — ответил владыка Тихон, низко поклонившись своему народу.

Избранник понял, что ему, как и всей Церкви, предстоит вступить на путь мученичества. Но 5 ноября 1917 года (18 ноября по новому стилю) в его провидческих словах немногие различили предвестие пророка. Поняли их чуть позже, в тюрьмах, ссылках, на краю поспешно вырытых могил, возле оскверненных мощей, разрушенных алтарей, трупов замученных за православную веру братьев и сестер.

Владыка Тихон сказал в день своего избрания:

— Ваша весть об избрании меня в патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: Плач, и стон, и горе, и каковой свиток должен был съесть пророк Иезекииль (Иез. 2, 10; 3, 1). Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предстоящем мне патриаршем служении, и особенно в настоящую тяжелую годину! Подобно древнему вождю еврейского народа, пророку Моисею, и мне придется говорить ко Господу: Для чего Ты мучишь раба Твоего? И почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего? Разве я носил во чреве весь народ сей и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка… Я один не могу нести всего народа сего, потому что он тяжел для меня (Чис. 11, 11–14). Отныне на меня возлагается попечение о всех церквах Российских и предстоит умирание за них во вся дни.