Блюз «100 рентген» - Алексей Молокин

— Фу, Казбек, нельзя! Нельзя, кому говорят! — раздался с тропинки немного сипловатый голос, и взявший было разгон пес круто развернулся на месте, чуть было не сев на задницу, и ринулся вниз по тропинке назад, к хозяину. — А ты, сталкер, не вздумай выстрелить с перепугу, — продолжал тот же голос, — выстрелишь — умрешь, а нет — так может быть, и жив останешься.

«А бакенщик-то, похоже, контролер, — подумал Лешка. — Надо же, забраться на ночлег в берлогу контролера! Кому рассказать — не поверят. Только вот рассказывать скорее всего не придется, покойники — они, как правило, неважные рассказчики».

— Стой где стоишь, — продолжал бакенщик с легкой одышкой. — И не шевелись. Оружие можешь оставить при себе, все равно ты мне ничего не можешь сделать, а вот я тебе — очень даже могу.

Наконец над берегом поднялась темная фигура, у ног которой обрисовался лобастый силуэт чернобыльского пса. На плече бакенщик нес весла, в руках у него была неряшливо сплетенная, похожая на громадное воронье гнездо корзина-боковуша, в каких рыбаки носили рыбу с реки.

— Зайди в дом и засвети лампу, — продолжал бакенщик. — Там на полке керосиновая лампа, подними стекло, открути фитиль и зажги, да смотри стекло не раскокай, оно у меня последнее. Потом выходи со светом, потолкуем, ты на меня поглядишь, а я тебя и так вижу.

— Чего мне на тебя глядеть, — огрызнулся Лешка. — Что я, контролера не видел, что ли?

Но тем не менее вошел в комнату, на ощупь нашарил керосиновую лампу с бронзовой изогнутой ручкой и длинным, изящно вытянутым вверх стеклянным абажуром. Тряхнул — булькнуло, вдохнул сладкий запах керосина и зажег. Синеватый у корня огонек сначала чуть затеплился, потом, когда Лешка покрутил колесико сбоку, подрос и наполнил комнату дрожащим желтоватым светом. Звонарь осторожно взял лампу и вышел из хижины. Почему-то ему было совершенно ясно, что стрельба здесь не поможет, а еще он неожиданно для себя успокоился и подумал, что ничего страшного не случится. Не станет же, в самом деле, контролер жрать человека с лампой. Стекло-то у него последнее, еще разобьется, чего доброго.

На дворе тощий мужик в брезентовой робе, синих, с узким кантом галифе и рыбацких бахилах, отвернувшись от сталкера, доставал что-то из закрытой корзины, приговаривая ласковым сиплым голосом:

— Сейчас, Казбек, потерпи маленько, сейчас я тебя накормлю, скотина ты эдакая. Сейчас я тебе карасика дам. Хочешь карасика? То-то же!

Тварь в корзине распрямилась, хлестнула деда хвостом по лицу и, плюхнувшись на землю, немедленно попыталась вцепиться ему в сапог.

Жуткая чернобыльская псина фыркнула, уцепила тварь за хребет и принялась с наслаждением жрать, не обращая внимания на шипастый хвост и мощные когтистые лапы, которыми карасик отбивался до тех пор, пока был не сожран весь.

— Ну вот, теперь и потолковать можно, — проскрипел старик, вытирая корявое, темное лицо тыльной стороной ладони. — Сейчас только весла под навес поставлю, и потолкуем. Давненько никто из вашего брата ко мне не захаживал, давненько… Да и то сказать, попасть ко мне, ох, как непросто. Ты вот, к примеру, как меня нашел?

— Шел, шел и нашел, — неприязненно ответил Звонарь, ставя зажженную лампу на лавочку возле входа в избушку. — Чего сложного-то?

— Хабара халявного небось захотелось? — почти участливо спросил бакенщик. — Много вас таких халявщиков ходит, хабар-то хоть мне самому и не нужен, да только и вашему брату он ни к чему, так что зря пришел, сталкер. Сам понимаешь, отпустить я тебя не могу, так что живи до утра, а потом — вон она, речка-то, хочешь — сам плыви, как Чапаев, а не хочешь — так Казбек поможет.

— Я переночевать зашел, — упрямо сказал Лешка, — а хабар твой мне и на хер не нужен, подавись своим хабаром. Да чего с тобой разговаривать-то, с уродом…

И сталкер выстрелил. Очередью от груди, разворачиваясь всем корпусом, чтобы пули легли веером, потому что контролер может быть где угодно, а вовсе не там, где ты его видишь. Патронов в рожке было всего пять, поэтому очередь получилась короткой.

— Ишь ты, какой шустрый, — раздался скрипучий голос откуда-то из-за спины сталкера. — И нервный к тому же. Да еще и невежливый. С ним по-человечески разговаривают, а он сразу за свою стрелялку. Да нам тьфу на твою стрелялку, правда, Казбек? Ладно, хоть лампу не разбил, а то сидеть бы нам без света.

В момент выстрела чернобыльский пес словно размазался, а теперь снова возник из темноты, но не напал, а посмотрел на сталкера презрительно и нагло и отошел к поленнице, где немедленно задрал заднюю лапу. Похоже, этой парочке на стрельбу было действительно плевать.

Бакенщик вдруг вздернул щетинистый подбородок, его темное лицо на миг упало в себя, словно он что-то услышал, потом снова ожило.

— Ступай в дом, сталкер, — строго сказал он. — Убивать тебя не велено, хотя надо бы, да и Казбеку одного карасика маловато будет.

— Кем не велено? — тупо спросил Лешка.

— Кем надо, — серьезно ответил бакенщик. — Ступай, тебе говорю, а то Казбек нервничает, а вместе с ним и я тоже.

Звонарь повернулся, и деревянно ступая, пошел в дом. Внезапно жутко заныли мышцы ног, а потом и грудины, гортань перехватило, но он справился, только разговаривать все еще не мог, не отпустило.

— Ложись, спи, — сказал хозяин, когда они вошли в избушку, — если хочешь. А то можно поговорить, скучно мне одному с Казбеком. Он умный, но злой, да к тому же не человек.

— А ты человек? — с усилием прошипел Звонарь, устраиваясь на топчане. После всего случившегося ему стало как-то не страшно, точнее — наплевать.

— Был, — коротко ответил бакенщик, — а сейчас даже и не знаю. Во всяком случае, спать мне не надо, топчан у меня не для сна, а для размышлений.

— А зачем ты бакены зажигаешь? — Звонарь снял тяжелые берцы и с наслаждением вытянул ноги. — Речка же несудоходная, некому здесь плавать. И почему у тебя бакены желтые, не бывает таких.

— Как тебе сказать, — бакенщик задумался, — может быть, по привычке, надо же чем-то полезным заниматься, а потом, иногда здесь бегают разные суденышки, редко, правда, но бывает. А желтые бакены — это аномалии, на других реках аномалий нет, а здесь вот — сколько угодно. И вообще, пока фарватер обозначен — река жива, понимаешь, о чем я?

— Кажется, понимаю, — пробормотал Звонарь и уснул.

Утреннее солнце ударило в реку сверкающим кулаком и разбилось вдребезги.

Звонарь проснулся и понял, что еще жив. Снаружи доносилось басовитое ворчание чернобыльского пса. Бакенщик за ночь, похоже, так и не стронулся с места, как сидел на продавленном венском стуле возле печурки, так и остался. Только голову в сторону сталкера повернул.

— Проснулся? — сипло спросил контролер.

— Ага, — подтвердил Лешка, обуваясь и морщась от боли в мышцах. Потом поискал взглядом снарягу, нашел и тихо обрадовался. Автомат и дробовик стояли у изголовья. Мешок с припасами и разгрузка с артефактами тоже оказались в целости и сохранности.