Джек Ричер, или Поле смерти - Ли Чайлд

— Вот как? — спросил верзила.

— Можешь не сомневаться, — сказал я. — Я буду считать до трех, хорошо? Так что ты решай быстрее, понятно?

Он молча смотрел на меня.

— Раз, — отсчитал я.

Никакого результата.

— Два, — отсчитал я.

Никакого результата.

И тут я пошел на обман. Вместо того чтобы считать до трех, я ударил верзилу головой в лицо. Шагнул вперед и со всего размаха врезал ему лбом в нос. У меня получилось просто прекрасно. Лоб изгибается идеальной дугой и очень прочный. Черепные кости впереди очень толстые. А у меня так они вообще железобетонные. Человеческая голова штука тяжелая. Ее удерживают в нужном положении всевозможные шейные и спинные мышцы. Представьте себе, что вы получили в лицо удар шаром для боулинга. Кроме того, это всегда неожиданно. Люди ожидают удара кулаком или ногой. Удар головой всегда неожиданный. Как гром среди ясного неба.

Похоже, все лицевые кости верзилы провалились внутрь. Наверное, я разбил всмятку его нос и раздробил обе кости щек. Изрядно встряхнул его крохотный мозг. Под верзилой подогнулись ноги, и он рухнул на пол, как марионетка, у которой перерезали нитки. Как на бойне. Его череп с грохотом ударился о бетонный пол.

Я обвел взглядом кучку, толпившуюся перед дверью нашей камеры. Красные банданы быстро переоценивали мой статус.

— Кто следующий? — спросил я. — Но дальше у нас будет как в Лас-Вегасе: или ставки удваиваются, или пошел вон. Этот тип отправляется в тюремный госпиталь и проведет шесть недель в железной маске. Так что следующий получит уже двенадцать недель в госпитале, понятно? Парочка сломанных ребер, верно? Итак, кто следующий?

Ответа не последовало.

Я ткнул пальцем в негра в солнцезащитных очках.

— Кусок жира, дай мне свитер, — сказал я.

Нагнувшись, негр подобрал свитер. Передал его мне. Наклонился и протянул руку. Не желая чересчур приближаться. Взяв свитер, я бросил его на койку Хаббла.

— Дай мне очки, — сказал я.

Нагнувшись, негр подобрал с пола сломанную золотую оправу. Протянул ее мне. Я швырнул ее назад.

— Они сломаны. Дай свои.

Последовала долгая пауза. Негр смотрел на меня. Я, не моргая, смотрел на него. Наконец он снял свои солнцезащитные очки и протянул их мне. Я убрал их в карман.

— А теперь уберите отсюда эту тушу, — распорядился я.

Кучка людей в оранжевой форме с красными банданами схватила верзилу за обмякшие члены и выволокла из камеры. Я забрался на свою верхнюю полку. Меня трясло от прилива адреналина. В желудке все бурлило, я задыхался. Мое кровообращение готово было вот-вот остановиться. Я чувствовал себя ужасно. Но далеко не так ужасно, как чувствовал бы себя, если бы не сделал то, что сделал. Тогда к этому моменту красные банданы уже закончили бы с Хабблом и переключились на меня.

Я не притронулся к завтраку. У меня не было аппетита. Я просто лежал на верхней койке и ждал, когда мне полегчает. Хаббл сидел на нижней койке, раскачиваясь взад-вперед. Он так и не произнес ни звука. Через какое-то время я соскользнул на пол. Вымыл лицо. По коридору проходили люди. Заглядывали к нам и уходили. Известие распространилось мгновенно. Новичок из последней камеры отправил Красного в госпиталь. Надо посмотреть на него. Я стал знаменитостью.

В конце концов, Хаббл перестал раскачиваться и посмотрел на меня. Открыл рот и снова закрыл. Открыл опять.

— Я так не могу, — сказал он.

Это были первые слова, что я услышал от него после уверенного разговора по телефону, который я слушал в кабинете Финлея. Хаббл говорил очень тихо, но его слова не вызывали сомнений. Это была не скулящая жалоба, а простая констатация факта. Он так не может. Я посмотрел на него, обдумывая его слова.

— Так почему вы здесь? — спросил я. — Что вы сделали?

— Я ничего не сделал, — ответил Хаббл. Безучастно.

— Вы сознались в том, чего не совершали, — сказал я. — Вы сами на это напросились.

— Нет, — сказал он. — Все было именно так, как я сказал. Это сделал я, и я так и сказал следователю.

— Чушь, Хаббл. Вас там даже не было. Вы были на вечеринке. Человек, отвозивший вас домой, служит в полиции, черт побери. Вы в этом невиновны, вы это знаете, и все это знают. Так что не вешайте мне лапшу на уши.

Хаббл уставился в пол. Задумался.

— Я ничего не могу объяснить, — наконец сказал он. — Я ничего не могу сказать. Мне просто необходимо узнать, что будет дальше.

Я снова посмотрел на него.

— Что будет дальше? — переспросил я. — Вы просидите здесь до понедельника, а утром вас отвезут назад в Маргрейв. А потом, полагаю, просто освободят.

— Правда? — спросил он. Словно полемизируя сам с собой.

— Вас там даже не было, — повторил я. — Полиции это известно. Возможно, она захочет узнать, почему вы сознались в том, что не совершали. И почему у того парня был номер вашего телефона.

— А если я ничего не могу ответить? — сказал Хаббл.

— Не можете или не хотите? — спросил я.

— Не могу, — уточнил он. — Я ничего и никому не могу объяснять.

Хаббл отвернулся, и его передернуло. Он был очень напуган.

— Но я не могу здесь оставаться, — сказал он. — Я этого не вынесу.

Хаббл был финансист. Такие люди разбрасывают свои телефоны как конфетти. Рассказывают каждому встречному о секретных фондах и налоговом рае. Говорят все что угодно, лишь бы получить в свое распоряжение заработанные тяжелым трудом чужие доллары. Но этот номер был на обрывке компьютерной распечатки, а не на визитной карточке. И обрывок был спрятан в ботинке, а не засунут в бумажник. Фоном ко всему этому словно ритм-секция звучал страх, буквально струившийся из Хаббла.

— Почему вы никому не можете рассказать? — спросил я.

— Потому что не могу, — ответил он. И на этом остановился.

Внезапно я почувствовал себя страшно усталым. Двадцать четыре часа назад я спрыгнул с автобуса на развилке и пошел пешком по шоссе, бодро шагая под теплым утренним дождем. Держась подальше от людей, держась подальше от неприятностей. Без вещей, без проблем. Свобода. Я не хотел, чтобы ее отнимали у меня Хаббл, Финлей или какой-то высокий тип, которому прострелили бритую голову. Я не желал иметь с этим никаких дел. Я хотел тишины и спокойствия, возможности искать следы Слепого Блейка. Я хотел найти какого-нибудь восьмидесятилетнего старика, когда-то выпивавшего вместе с ним. Мне нужно было разговаривать с тем старым негром, что подметал утром тюрьму, а не с Хабблом. Молодым, преуспевающим ослом.

Он напряженно думал. Теперь я понял, что имел в виду Финлей. Мне никогда не приходилось наблюдать так явственно мыслительный процесс. Хаббл беззвучно шевелил губами и загибал пальцы. Словно перебирал плюсы и минусы. Взвешивал за и против. Я молча следил за ним. И увидел, что он принял решение. Повернувшись, Хаббл посмотрел на меня.