Мелодия встреч и разлук - Лариса Райт

Центр «Полиграф» предлагает вам принять участие в тренинге личностного роста «Я умею жить своей жизнью». Тренинг состоится…

Дальше Алина не читает, рвет бумагу на мелкие клочки, стучит кулаками по столу в бессильной ярости и лихорадочно повторяет:

— Жаль, жаль, жаль!

Ей очень жаль, что с голубями на открытке нельзя поступить так же.

Cлавочка, милая, здравствуй!

Вот опять к нам вернулась осень. Тебе грустно? А, по-моему, чудная пора. Волшебное кружение листьев. Мне кажется, пока не наступили настоящие холода, не подули промозглые ветры, природа покачивается в каком-то безмятежном, спокойном танце. И непременно в вальсе, даже в вальсе-бостоне. Было бы чудесно, если бы когда-нибудь у кого-то родилась мелодия, и обязательно со стихами. Может, подбросить идею Высоцкому? Хотя не представляю его поющим вальс. Романсы — да, сколько угодно, но для мелодичного танца у него слишком обнажены нервы. К чему это я? Ты удивишься: всего лишь к тому, что лето закончилось. Ушло безвозвратно? Нет! Оставило прекрасные воспоминания. Не проходит и дня, чтобы я не представила себя снова в твоем гостеприимном доме. Каждый раз, приезжая к тебе, я вновь и вновь ловлю себя на мысли, что наконец-то понимаю причину твоего поступка (не одобряю и не собираюсь уподобляться), но понимаю и принимаю. Город не дает тебе вздохнуть, а мне вот не дышится без бешеного ритма, хотя, конечно, соглашусь с тобой: в отдельном доме существовать гораздо комфортнее, чем в окружении многочисленных соседей. Но я не случайно говорю «существовать», жизни для меня в деревне все равно что нет. Так что не настаивай, — следующий визит за вами. Приезжайте! Пишу это, и самой смешно. Куда вы приедете? На мои девять метров? В общем, о том, чтобы принять вас у себя, остается только мечтать. Посему следующим летом, видно, снова мой черед паковать чемоданы. А пока до него еще далеко, будем вспоминать прекрасные мгновения минувшего августа.

Как же поразил меня твой мальчишка. Удивляет он меня каждый раз, но в этом году особенно. Необычайно серьезен и рассудителен для своих лет. Совсем не похож на деревенского сорванца. Вероятно, тебе следует задуматься об издании педагогического пособия для матерей-одиночек. Извини. Я знаю, ты не любишь, когда я напоминаю о твоей незавидной участи, но, подумай, скольким женщинам ты могла бы помочь. Я не верю, что дети такими рождаются, они такими становятся, и руководство по воспитанию как нельзя лучше поспособствует подобному становлению. Подумай об этом! Потому что племянник мой — явление незаурядное и талантливое. Если кто и заслуживает такой награды, так это ты, дорогая. Мальчишка твой — настоящий клад, людей читает, как открытые книги. И за примерами далеко ходить не надо.

Искала я у него как-то в шкафу рубашку белую (ту, что еще год назад привозила), нет нигде. Я и спросила, куда задевал? А сынок твой отвечает, что подарил, мол, Михе Савельеву. Я спрашиваю: «Как подарил? Она же ношеная. Мать мне карточки присылала новогодние, ты на них в этой рубашке». А он уперся: «Подарил, и все тут». Ну, ты меня знаешь, я тоже из упрямых, прижала его, признался: рубашечку эту Миха утащил без спроса, а попросту говоря, украл из школьной раздевалки. «Откуда, — спрашиваю, — знаешь, что это он?» «Видел», — отвечает. «А раз видел, что же не остановил, в милицию не сообщил?» — «Ох, тетя, я-то у вас с матерью один-одинешенек, а Миха — он у родителей седьмой. У него новенькой рубашки сроду не было и не будет еще очень долго. Он только донашивает все и донашивает, а так, наверное, обновки хочется». — «Что же теперь всем малоимущим воровать разрешить?» — «Да он больше не будет». — «Откуда же ты знаешь?» — «А я с ним поговорил. Ему стыдно. Он и рубашку хотел вернуть. Но я не взял. Подарил. Говорил же вам, а вы не верили».

А вот еще случай. Шли мы с ним к магазину пролеском. Перед нами девушка лет пятнадцати (не помню, как ее зовут: симпатичная такая, через три дома от вас живет). Вдруг на нее из кустов ватага ребятишек налетела и давай обзывать по-всякому. Не люблю я брани, поэтому слов и не запоминала, знаю лишь, что в глупости ее обвиняли. Так наш малец, даром что на несколько лет ее младше, на защиту бросился: глаза засверкали, слюна забрызгала. «Вы, — говорит, — лодыри. Только и знаете, что по кустам сидеть, языками трепать да хорошего человека обижать. Вам бы отца запойного, мать парализованную, огород да полный хлев скотины, а я и посмотрю, как вы таблицу умножения выучите». Хулиганы-то вмиг присмирели, а девушка лишь глазами сверкнула и дальше пошла, даже спасибо не сказала. Я и спросила, не обидно ли без благодарности остаться. «Хочешь, — отвечает, — чтобы человек тебя возненавидел, сделай ему доброе дело. Так что благодарности за хороший, да еще и непрошеный поступок ждать не следует». Это ты его научила? Конечно, ты. Кто же еще?

Были и еще моменты интересные, но, на мой взгляд, и этих двух с лихвой должно хватить, чтобы признать твоего ребенка гением. Гениальности, конечно, должно быть вольготно в деревне: простор для размышлений, только вот университетов в Тульской области маловато. И об этом ты тоже подумай.

Что-то я сегодня необычайно многословна. Наверное, это от того, что предпочитаю разговаривать с тобой, а не со своими учебниками. К ним не знаю, с какой стороны подступиться, о чем читать, как раскрывать тему. Сложно писать о пороках без наглядного материала. Кругом одни положительные личности. Кстати, их в нашей квартире прибавилось. Обязательно напишу тебе об этом человеке в следующий раз. Персона действительно неординарная. Почти такая же, как мой племянник. Здесь я улыбаюсь и подмигиваю тебе.

Ну, вот и все.

Целую вас крепко. Я.

Первый и последний обморок в жизни Зинаиды длился всего несколько секунд, но еще целые минуты, казавшиеся вечностью, она не шевелилась, не открывала глаз, боялась, что дрогнут ресницы, собьется дыхание и ее притворство будет разгадано. Но вечная игра невозможна, развязка неминуема, результат непредсказуем. Неизвестность подступила к Зине вплотную, подхватила на руки, коротко спросила: «Куда?» и, сопровождаемая причитаниями Фроси, перенесла в комнату, бережно опустив на матрас. «Сцена из „Спящей красавицы“, — мелькает мысль в голове у девушки, — только в роли героини актриса второго состава».

— Позаботьтесь о ней! Пригласите врача! — Голос густой, властный, голос, который она никогда не слышала, но представляла миллион раз, голос чужой, самый лучший голос на свете. — Где комната Кравцовой?

— Я… Ой… Так ведь… — дворничиха растеряна. Никогда еще ей не приходилось подбирать слова. Если бы Фрося владела литературной речью, она назвала бы свое положение щекотливым. — Понимаете, — начинает она, тут же запинается и замолкает снова.

Зина и с закрытыми глазами видит ее опущенную седую голову, вздувшиеся вены на руках, нервно теребящих край замызганного фартука, бегающие глаза.

— Что такое? — ирония и недовольство, беспокойство отсутствует. — Она вышла? Улетела в отпуск? Переехала?