13 месяцев - Илья Стогов

В кресле рядом со мной сидел кадыкастый тощий хорват. Во время какой-то из югославских войн у парня вырезали всю семью. Иногда он доставал из рюкзака бутылку виноградной води граппа и делал большой глоток. Предлагал выпить и мне. Совсем ночью автобус въехал в Рим.

Читая в журналах о головокружительных приключениях, не завидуйте тем, с кем эти приключения творятся. Путешественники никогда не поражаются тому, что видят. Уезжая из дома, новое ты способен воспринимать первые три дня. От силы неделю. Потом тебе становится все равно.

Ничего головокружительного в Риме со мной не случилось. А если бы и случилось, наверное, я бы не заметил. Утром в ватиканском соборе Святого Петра для нашей группы служили мессу. После мессы я по-честному осмотрел римские достопримечательности: фонтан Треви, руины Форума, что-то такое, выстроенное еще Муссолини… Главным ощущением все равно была усталость.

Спустя еще день я стоял в римском международном аэропорту. Рядом стояли все тот же священник и все та же Наташа. Мы улетали домой, в Петербург. Снаружи, за стеклами, лежала Европа. А я уезжал в Россию. Завтра меня здесь уже не будет. На свете есть огромное количество городов, в которых я провел какое-то время, но больше никогда не побываю. Вот теперь еще и Рим.

Последнее время некоторые мои приятели любят гонять в Европу на выходные. На протяжении субботы и воскресенья они хлещут пражское пиво или лиссабонский портвейн, а в понедельник утром уже выходят на работу. Для них Европа — это что-то очень привычное. Почти соседний квартал. Для них Европа — это веселые выходные, для других — гипермаркеты и хорошие дороги, для кого-то еще — большие зарплаты или ресторанчики итальянской кухни. Но моя Европа вовсе не в этом. Я читаю европейских писателей и верю в европейские ценности. Но вот в чем они состоят… толком рассказать об этом у меня никогда не получалось.

Вчера днем я шел по римской улице и видел, как рабочие телефонной компании раскопали тротуар и пытались запихнуть в яму свои кабели. Я заглянул в раскоп. Из рыжей римской почвы торчали странные старинные мраморные углы. Рим — такой город, что, собираясь прокладывать телефонный кабель (о строительстве метро я уж и не говорю), будь готов к тому, что с первым же взмахом лопаты опровергнешь сразу несколько археологических теорий.

Думаю, что в Италии асфальта лежит метров на двадцать выше, чем положено от природы. Вся история мира утрамбована в почве под этим асфальтом. На метр вглубь — эпоха Наполеона. На пять метров — средневековые войны. На пятнадцать метров — время Юлия Цезаря.

А вот в моей стране слой почвы — тоньше бумаги. Ничего-то на нем не растет.

Недавно под Смоленском я разговаривал с парнем, которому тракторным механизмом вырвало три пальца на правой руке.

— Какой ужас! Как же вы после этого?

— А чего? Пил неделю, пока не заросло. А потом дальше стал работать.

— А пальцы? Куда вы дели оторванные пальцы?

— Без понятия. Там, наверное, и лежат, где упали.

Эти пальцы — единственное удобрение моей худосочной почвы. Мы там, в России, такие. Хлебом не корми — дай удобрить почву оторванными конечностями. И вот это отличие для меня важнее наличия гипермаркетов и зарплат. Пятнадцать лет назад мне казалось, будто отличия русских от французов и немцев скоро сгладятся. Стоит еще немного напрячься, и мы тоже станем жить в Европе. Лишь с годами выяснилось: на наших почвах ничто европейское не растет.

Мы все еще стояли в очереди на регистрацию. Я разговорился с кудрявой итальянской теткой. Она спросила, как мне понравилась Италия? Я столько раз отвечал на этот вопрос, что заучил ответ наизусть.

— Италия мне очень понравилась. Я впервые попал в нормальную католическую страну. Мне нравится то, что у вас так много церквей, и то, что все эти церкви полны народом. Мне на самом деле очень важно знать, что в мире есть такая страна, как ваша.

Тетка скривилась:

— Ты серьезно?

— Разумеется.

— Брось! Ну что Италия?.. Вот Россия!..

— А что Россия?

— Россия — это да! Мне кажется, что у вас все не так.

— У нас и есть все не так.

— Я — не об этом…

Она долго говорила мне о том, что обновление должно прийти с Востока. О великой православной духовности — особой… очень искренней. О том, что на Западе люди верят: русским удалось сохранить что-то такое, что давно утеряно у них и в чем они очень нуждаются.

Господи, думал я, как же все-таки хорошо там, где нас нет!

В августе ничего интересного со мной не произошло.

У водителя, который подвез меня к хабаровскому железнодорожному вокзалу, были бегающие глаза. Всю дорогу он бубнил что-то о головорезах из комсомольской мафии, приставленных к горлу ножах, за копейки зарезанных таксистах. Мне он советовал быть осторожнее и, по возможности, в этих краях не задерживаться.

А я не собирался задерживаться. Я планировал купить билет на ближайший поезд и уехать с Дальнего Востока домой.

В здании вокзала я отыскал кассы и занял место в очереди. Вокруг бродили дети с характерными отеками на лице: дети нюхали клей «Момент». Передо мной стоял паренек, который ел… даже не знаю, что это было. Но пахло оно омерзительно. Доев, паренек громогласно рыгнул и начал, громко цокая, языком чистить зубы.

Двигалась очередь медленно. Кассирше нравилось отказывать людям. Ни один клиент не отошел от ее окошка, получив то, что хотел получить. Пассажиры пробовали скандалить и обещали жаловаться. Кассирша только смеялась. Мне она тоже отказала. Я просил билет, чтобы уехать прямо сегодня, но кассирша сказала, что билеты есть только на завтрашнее утро.

Спорить я не стал. Достал из кармана деньги и заплатил за билет на поезд, уходящий завтра с утра.

Ночь я провел в привокзальной «Комнате отдыха». За $4 мне была выделена койка в восьмиместной комнате. Помимо меня в «Комнате» ночевал всего один человек и несколько миллиардов острозубых тварей, которые ночью искусали мне все, что торчало из-под одеяла: руку, грудь, лицо… Лицо было особенно жалко.

Время в Хабаровске отличается от московского на семь часов. Спать я лег в восемь вечера, а проснулся в три ночи. Чтобы никого не будить, тихо сидел в коридоре. Пил кофе. Молчал.

На Дальний Восток я ездил, чтобы написать о людях, которые гоняют из Японии ворованные автомобили. Интервью с гангстерами вышло вроде бы ничего. Я достал из рюкзака диктофон, включил, проверил, как там все записалось.

— Подержанными машинами в Японии торгуют пакистанцы. Японцы их не любят. Русских тоже не любят. А русские не любят ни японцев, ни пакистанцев. Но все как-то уживаются.