Семья - Лесли Уоллер

Она окунула кончик пальца в водку, а потом прикоснулась им к ранке от укуса. По его реакции было ясно, что он почувствовал жгучую боль. Но он лежал абсолютно безмолвно, его дыхание стало хриплым от желания и ожидания.

Хорошо, подумала Типпи. Если повезет, то мне не придется возвращать его жене до воскресного вечера.

Если, конечно, к тому времени он захочет уйти.

Шон осторожно и бесшумно прошел через вестибюль особняка, через дверь внизу, даже не щелкнув замком, на цыпочках поднялся по ступенькам на второй этаж и очень осторожно открыл входную дверь в свою квартиру. Снял легкие кожаные туфли.

Типпи и Бен слушали радио в его спальне. Звук был приглушен, но, поскольку играл рок-н-ролл, он заглушал шум, который создавал Шон, разгуливая по квартире в носках.

Шон открыл шкаф в коридоре, снял с вешалки свой двубортный, узкий, приталенный пиджак, потом, подумав, аккуратно повесил его назад и надел яркий спортивный костюм. Примерил пару кожаных вечерних туфель, оглядел себя в зеркале и так же тихо вышел из квартиры, как и вошел в нее.

Он задержался на пороге, прислушиваясь к звукам радио в спальне. До него доносились ясный голос Типпи и голос Бена, более низкий и хриплый. Боже, подумал Шон, только не говорите мне, что они там просто лежат и разговаривают.

Через полчаса он встретился с Оги в маленьком, затхлом, старом баре на Первой авеню в районе Пятидесятых улиц, чье название еще год назад было не знакомо никому, кроме таких, как Оги, которые посещали его годами. Теперь каждый, кто читал раздел «Люди говорят о…» в журнале «Вог» или репортажи Евгении Шеппард, знал, что эта маленькая вонючая дыра была местом, где собирались одинокие гомосексуалисты.

— Мы одинокие геи? — спросил он Оги, когда они устроились в полутемном баре.

Оги скрестил свои длинные ноги и внимательно изучал, как его лодыжки изгибались в неясном свете. Этим мартовским вечером свет с улицы уже почти не проникал. Сгустились сумерки. Неясный свет от свечки на столе отбрасывал желтые блики на коричневые щеки Оги. Он быстро несколько раз мигнул.

— Могу сказать, что мы гомосексуалисты, — отозвался Оги, не заботясь о том, слышно ли его, — но мы не одиночки.

У Оги был тяжелый день, об этом говорило и то, как он, обычно внимательно следивший за дикцией и грамматикой, сейчас говорил косноязычно, как и прочие посетители. Огосто дель Годео было имя, весьма уважаемое в журналах, в разделах моды, на Седьмой авеню и в самых дорогих магазинах. Для молодого негра, который родился тридцать лет назад на Сто тридцать седьмой улице возле Ленокс-авеню под именем Огост Тигпен (его мать любила называть детей по названиям месяцев: у Оги были сестры, которых звали Эйприл[25]и Джун,[26]и брат по имени Мач[27]), Огосто[28]дель Годео чудесно преуспевал.

Оги достиг всего лишь благодаря своим талантам и усилиям. В отличие от Шона, которому он много помогал, у Оги не было никого, кто мог бы помочь ему. В отличие от Шона, который был бисексуален, Оги был гомосексуален, кроме того, он старался скрывать свои наклонности, а потому не мог извлечь из этого никакой для себя выгоды в бизнесе.

— Ты в депрессии, малыш, — заметил он Шону.

— Дела.

— Да, — протянул Оги, — который год «Мод Моудс», любимый?

— Что?

— Я спрашиваю, компании год или два?

Лоб Шона под рыжими локонами эльфа нахмурился.

— Первый год уже прошел, идет второй.

Оги кивнул. Он хотел что-то сказать, потом передумал и опять кивнул.

— Ну, говори, говори, — подстегнул его Шон.

— Почему я должен что-то говорить тебе? Пусть все объясняет Фискетти.

— Что он может сказать? — произнес Шон. — У него есть деньги, это да. Он настоящий, серьезный, крутой, ты же знаешь. Но тот, который вкладывает в дело деньги, последним узнает, почему дело плохо пахнет.

— Только не он, дорогуша. Я ведь уже намекал тебе, малыш.

— Что?

Оги вздохнул.

— Что ты знаешь о Тони Фише?

— Кто такой, дьявол его побери, Тони Фиш?

Оги погладил Шона по руке, словно просил прощения.

— Гаэтано Фискетти — это Тони Фиш.

— Тони Фиш? — недоверчиво повторил Шон. — Это просто нелепо.

— Уж поверь моим сведениям, — сказал Оги. — Его бизнес — это деньги. Деньги двумя путями. Улавливаешь?

— Боюсь, что нет. Какими двумя путями?

— У Тони Фиша есть два дела, — объяснил Оги. — Делать деньги и терять деньги.

— Перестань, дорогой, — ответил Шон.

— По сути, Тони Фиш — тот, кто теряет больше всех денег. А если принять во внимание их доходы, дорогой, не так просто потерять столько, сколько теряет Тони.

— О ком ты говоришь? — спросил Шон.

Он посмотрел на него расширившимися глазами, затем его тяжелые веки наполовину прикрылись. Казалось, он потерял всякий интерес к Шону, к бару, ко всему миру, может, даже к жизни.

— Оги, дорогой, ты дремлешь.

Оги издал звук, похожий на храп и на смех.

— «Ты проделал долгий путь из Сент-Луиса, но, малыш, тебе еще предстоит потопать», — пропел он мягким голосом. — Я всегда считал, что ты, английский котик, лучше всех осведомлен.

— Если бы мы знали, о чем вы, янки, болтаете, то да.

Оги пожал своими тонкими костлявыми плечами.

— Не мое дело сообщать тебе информацию, дорогой, Это не в моих правилах. Но могу тебя чуток просветить, чтобы ты не был таким чурбаном.

Он вздохнул и быстро огляделся. В сумерках бар начал заполняться молодыми людьми, все были изящными, исключительно хорошо одетыми, уставшими. Два или три бокала — и появится возбуждение при виде новых лиц, новых возможностей, уставшие посетители снова оживятся. Начинали съезжаться девицы — в одиночку и с юношами, узаконивая это место, обеспечивая дополнительные возможности для знакомств за непринужденной болтовней. К ужину, найдя себе пару, юноши оживлялись.

— Видишь ли, — начал Оги, говоря чуть слышно, так что Шону пришлось наклониться, — у них есть два вида доходов: законный и не совсем законный. Законный доход идет со всех видов деятельности, но лучше всего у них работает бизнес, который не требует больших капиталовложений и особой изобретательности, зато дает высокую прибыль. Сечешь, малыш?

— Лишь слегка, дорогой, — признался Шон. — Ты начал что-то такое плести, прямо как в ужасных статьях «Дневная женская одежда».