Собственность сводного брата - Елена Гром

взрослея, женятся, — говорит Нина, и я сжимаю кулаки, прекрасно понимая, на что намекает мать Миры. Даже не намекает.

— Ты решила сосватать свою двенадцатилетнюю дочь? — усмехается отец и приглушенно продолжает: — Не рановато?

— Я никого не сватаю. Но Мира тянется к нему.

Что? В смысле, черт возьми, тянется!

— Она тянется ко всем своим друзьям, в том числе к Ярославу. После тех лет, что жила в изоляции, это и неудивительно. И если тебе интересно мнение мужа, — гораздо грубее начинает он и, очевидно, делает Нине неприятно, потому что она вдруг стонет, — мне не нравится эта дебильная семейка. Ты видела его отца? Он же жирный лентяй, в жизни ничего не добившийся, только расписывающий свою жизнь в каких-то несуществующих красках. И все, что я вижу, это как пацан пытается втереться в доверие к тебе, льстит Мире и пытается вылизать мой зад. Я таких ненавижу.

— Боже, Борис, я просто упомянула простой факт. А мальчик делает успехи. С ним Мира замечательно катается.

— Она каталась бы так же с любым. Не стоит сватать мою девочку этому молокососу. Я вообще не хочу слышать о ее замужестве до восемнадцати лет, ясно?

— Конечно. Ты, если я правильно помню, тоже дождался моего восемнадцатилетия, чтобы сделать меня своей

— Своей я сделал тебя гораздо раньше.

— Я до сих пор помню тот день. И что бы мы не пережили после, он был лучшим в моей жизни. Иногда... — шепчет Нина, пока я сжимаю челюсти от злости и горячего желания вырваться и выкрикнуть, что Мира не выйдет замуж за своего партнера по фигурному катанию, за Диму! — Мне хочется повторить тот день.

— Мы можем устроить это прямо сейчас. Еще достаточно тепло. И я очень хорошо помню дорожку к тому самому дереву.

Они уходят, а я буквально вываливаюсь из люка в их комнату и несколько раз ударяю по полу кулаком, почти не чувствуя руки. Внутри горит костер, и я пытаюсь потушить его силой мысли, чтобы не наделать дел. И в тот момент мне это удается. Но слова Нины, пусть даже просто ничего незначащая информация, поселяют в моей душе темное сомнение, словно яд, стремительно распространяющийся и убивающий меня каждый раз, когда я вижу Миру и Диму вместе. Господи, они всего лишь дети. Их отношения чисто физически ни к чему не могут привести, но меня ломает, когда я наблюдаю за тем, как они катаются. Как ловко Дима держит Миру за руку, как делает поддержку, в которых она ему на сто процентов доверяет. На то, как они порой закачивают друг за другом фразы. Смеются над одними и теми же шутками, которые я не понимаю.

Я терпел. Держал в узде тьму, что рвалась изнутри рядом с этим принцем, несколько месяцев, пережил несколько успешных выступлений в Новосибирске. Первенство в Москве. Я всегда был рядом, они считались со мной, но порой казалось, я лишний. Они дети, они смотрят мультики, играют в компьютерные игры, которые на тот момент я разбирал на двоичные коды. Мне казалось, что еще пару лет — и я стану просто братом, которому можно позвонить раз в год и не беспокоиться более. А я не хотел этого! Я не хотел быть братом, не хотел быть лишним. И не хотел видеть Диму рядом с Мирой.

На обратном пути из Москвы мы летим частным самолетом комбината, и Мира привычно садится рядом со мной и во сне укладывает голову мне на плечо, чтобы поспать. Эти мелочи спасали, но Нина всегда мешала, делая вид, что заботится обо мне.

— Мира, милая. Ты наверняка мешаешь Ярославу.

— Что? — спрашивает она сонно и поднимает голову, но я буквально насильно кладу ее на место и гляжу на Нину так, как не смотрел очень давно.

— Она мне не мешает.

Глава 26.

— Никогда? Ты мог не ехать с нами, — замечает она, но я качаю головой.

— И пропустить триумф моей малышки? — спрашиваю я, на что Нина чуть елозит. — Ни за что.

— А как же твои соревнования? Тренер очень ругал тебя. Даже отцу звонил.

— Мне не быть профессиональным игроком, мы с вами это хорошо знаем, — напоминаю я о своем предназначении. — Так что не вижу повода волноваться. Мира важнее.

Важнее всего.

— Да. Я знаю, — сникает Нина и отворачивается к иллюминатору, вкладывая в уши наушники, а я принимаюсь заниматься тем, что люблю больше всего в полетах через страну. Смотреть, как спит Мира, порой улыбаясь во сне и подергивая невероятно длинными ресницами, что оставляли тени на ее щеках. В какой-то момент она просыпается, смотрит на меня и улыбается.

— Ты опять не спал?

— Есть дела поинтереснее.

— Опять твои книжки по программированию? Только не пойму, почему ты скрываешь их?

— Отец ждет от меня интереса к другим сферам.

— Иногда, — поднимает она свои бесконечно синие глаза, — мне кажется, что ты намного старше меня. Гораздо старше. И это пугает.

— Пугает?

— Ну знаешь. Все время думаю, что скажу что-то не то, что ты меня осудишь за очередную глупую мангу. Или страшилку, что мне таскает Дима. Я хотела, чтобы и ты почитал, но он говорит, что тебе такое неинтересно.

Я мельком смотрю на дрыхнущего Диму. Мы общались. Я не выказывал негатива. И волей-неволей он узнал, что я люблю, а от чего впадаю в тоску. Но он не имел права указывать Мире, что мне показывать, а что нет.

— Страшилки? Мне очень интересно. Почитаешь мне?

— Я? Знаешь, как я страшно читаю? Ты будешь писаться по ночам, — смеется она в мое плечо, а я прыскаю со смеху. Ребенок. Боже.

— Я приду писаться в твою кровать.

— Фу… — корчит она рожицу и снова смеется. Шум беспокоит Нину и Диму, но они не просыпаются. — Я видела у тебя книгу Стивена Кинга. Говорят, что это пострашнее страшилок. Расскажешь мне?

— Обязательно, когда подрастешь. Да и разговоры, знаешь, часто преувеличены, — по телу бежит ток, потому что я вспоминаю о другой байке. — А слушай. Про разговоры. Правда, что фигуристы женятся на партнерах?

— Ой, не все, конечно, — отмахивается она, но вдруг смотрит на Диму, который во сне выглядит еще более