Телефонист - Владимир Чернявский

Выход из катакомб они нашли часа через два, уловив слабый поток свежего воздуха на одной из развилок. Вылезли из заброшенной канализационной шахты в километре от развалин. Упали на газон и долго лежали, наслаждаясь теплом, не в силах сдвинуться с места. В интернат друзья явились далеко после обеда – в синяках и ссадинах, в грязной порванной одежде.

– Два дня карцера! – хрипло заорал старший воспитатель Броль, когда охранник привел друзей в кабинет. – Но сперва сходите к врачу, – добавил он тише.

* * *

У дверей медпункта, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, друзей поджидал Флавий.

– Ну как? – бросился он к ним. – Что нашли?

– Стой! – Андрей схватил его за плечи. – Не шевелись.

Флавий послушно замер с удивленной миной на лице.

– Слышишь что-нибудь? – сощурился Андрей.

– Шум, – поднял брови Флавий.

Андрей переглянулся с Марком.

– Какой шум? – Марк подошел к Флавию.

– В спортзале матч идет между старшими классами, – пожал тот плечами. – Там сегодня пол-интерната собрали.

– А больше ничего не слышишь? – разочарованно переспросил Андрей. – Будто мотор гудит и щелкает.

– Не-ет, – замотал головой Флавий, уголки его губ поползли вниз: – Вы меня специально разыгрываете, чтобы ничего не рассказывать?

– Да все нормально, Флавушка. – Маркус похлопал пухляша по плечу. – Пусто там, в этих катакомбах. Мы ничего не нашли. – Маркус развел руками и вслед за Андреем зашел в медпункт, оставив грустного Флавия за дверью.

– Так-так, – покачал головой старый врач, когда друзья появились на пороге кабинета. – Снова Новак и Бенеш. – Он сидел вполоборота за столом и усмехался: – Что на этот раз? Драка? Прыжки с мчащегося на полном ходу поезда? – Не дождавшись ответа, врач вздохнул: – Раздевайтесь. Будем оценивать ущерб.

За три года, проведенных Маркусом в интернате, старик заметно сдал. Он болезненно похудел и осунулся. Вечно небритые щеки обвисли, словно у бульдога, нос заострился и торчал, разделяя темные мешки под глазами. В отличие от хозяина, медпункт не менялся: те же металлические столы, кушетка, застеленная прорезиненной тканью, стеклянный шкаф с лекарствами у стены и шестиглазая лампа в углу.

Друзья подошли к вешалке и принялись стаскивать с себя грязную форму. Раздевшись до трусов, они, поеживаясь, уселись на кушетку.

Маркус разглядывал облака за окном медпункта – белые, словно вата. Такие – к жаркой погоде.

– Ты первый, – кивнул ему врач.

Маркус подошел к столу. Старик надел очки и принялся внимательно рассматривать ссадины на лице и теле малолетнего пациента, крутя его из стороны в сторону.

– Ничего серьезного, – заключил врач через несколько минут. – Реакции слегка заторможены, но это пройдет после отдыха.

Он встал, прошаркал к шкафу и вытащил оттуда банку из темно-коричневого стекла, пластырь и вату. Старик сел обратно на стул и начал методично, с макушки до пяток, мазать ссадины Маркуса зеленкой.

Маркус зажмуривал глаза, кривил лицо, шипел и морщился.

– Терпи, терпи, – приговаривал врач. – В жизни еще и не такое придется вынести.

Маркус почему-то безоговорочно поверил в это доморощенное пророчество. Старик закончил экзекуцию минут через десять, в довершение приклеив кусок пластыря Маркусу на лоб – туда, где он рассек кожу, приложившись о каменный выступ в одном из катакомбных коридоров.

Дальше наступила очередь Андрея. В отличие от Маркуса, он не проронил ни звука. Отстоял положенное время, до белизны сжав губы и собрав пальцы в кулаки.

– Господин Липовский. – Маркус подошел к старику. – Можете проверить у нас уши?

– А что с ними? – Врач придвинул его к себе, взял за подбородок и покрутил голову, рассматривая ушные раковины.

– Шумит что-то и щелкает, – просипел Маркус.

– М-м… – нахмурился старик. – У обоих?

Друзья закивали.

– Такое бывает при контузиях. – Врач потер щеку. – Но вы же не на стрельбище гуляли? – Он внимательно посмотрел на Маркуса.

Маркус затряс головой.

– Ладно, – вздохнул старик, – все равно не скажете.

Он снова подошел к стеклянному шкафу и вытащил оттуда кювету с инструментами. Придвинул и включил шестиглазую лампу.

– Ну-с, посмотрим.

Врач вынул из кюветы металлическую воронку и вставил Марку в ухо. Посветил внутрь. Потом принялся за второе ухо. После подозвал Андрея и проделал с ним те же манипуляции.

– Уши у вас в полном порядке. – Старик снял с носа очки. – Нужно только почистить. – Он поморщился. – Если шум не прекратится, то надо везти вас к неврологу…

Дверь распахнулась, на пороге появился охранник с комом темных тряпок в руках.

– Нате! – Он шагнул в комнату и кинул тряпки на пол. – Вас уже в спецблоке заждались.

Маркус и Андрей подняли два скомканных серых комбинезона и оделись.

«Щелк-щелк-щелк», – звучал в их ушах звук неведомого механизма.

Солнце спряталось за домами, но фонари еще не зажглись. Вечер выдался теплый. Об осени напоминало только шуршание желтых листьев под ногами. В воздухе витал влажный запах приближающейся ночи. После трудового дня люди выходили в синий сумрак улиц: кто спокойно подышать свежим воздухом, кто глотнуть чего-нибудь покрепче. Марк возвращался после сеанса, рассчитывая через спальный район срезать путь к метро.

Он радовался окончанию непростого дня. Клиент попался не из легких – женщина без имени в черной шляпке с вуалью, скрывавшей грубое, почти мужское, лицо. Она десять минут читала в трубку нотации, будто завуч нерадивому ученику. Марк вздохнул, вспоминая, как на обратном пути клиентка продолжала выговаривать воображаемому собеседнику, раз за разом повторяя шаблонные фразы.

– Я отдала тебе лучшие годы жизни, – бубнила она низким грудным голосом, – пожертвовала своими мечтами. Жила с тобой в грязной дыре, ходила в обносках, все время думала, где бы купить еду подешевле. – Она набирала воздуха и продолжала скороговоркой: – И все ради того, чтобы ты целыми днями ставил дурацкие опыты и марал бумагу в надежде прославиться. Вот, жизнь пролетела и все без толку: ни детей, ни дома. Мыкаюсь по родственникам…

Марк расстегнул плащ и шагал, рассеянно глядя на желтый электрический свет в окнах окрестных многоэтажек, на зажженные люстры, силуэты жильцов, прислушивался к звукам музыки и голосам из динамиков телевизоров и радио. Ему вдруг захотелось подкрасться и заглянуть в окно на первом этаже, увидеть стол, а за ним – дружную семью за ужином. Насладиться теплом и весельем, представить, будто он один из них – сидит мирно на диванчике, окруженный симпатией и любовью, и сам тоже бесконечно любит людей, собравшихся в комнате, – а время замедляется и замирает, чтобы своим движением не расплескать тихое семейное счастье.