Чистый грех - Сьюзен Джонсон

После этого снова наступило длительное молчание, пуще прежнего насыщенное обоюдным яростным, но отчаянно подавляемым желанием. Бездвижное тело упрямой бунтарки пребывало между ним и стеной. Пальцы Адама, облитые прозрачной влагой ее возбуждения, оставались внутри Флоры. Временами он легонько ими пошевеливал. Оба тяжело дышали. Драматическая пауза затягивалась.

— Будь ты проклят! — наконец выдохнула Флора.

Ее голова предательски откинулась назад, тело выгнулось ему навстречу. Его искушенные пальцы внутри ее заходили вперед-назад, и Флора испустила долгий сдавленный стон.

— А чего-нибудь получше не хочешь? — спросил Адам, когда стон повторился. — Чего-нибудь… посущественнее?

— Неужели я должна сказать это словами? — едва слышно отозвалась она. Он ухмыльнулся.

— Невелик труд…

Он мог позволить себе издевку — его пальцы делали свое дело так искусно, с таким чередованием скорости и силы нажима, с такой выверенной мерой грубости, что Флора ощущала могучие и размеренные накаты наслаждения. И Адам сознавал свою абсолютную власть над ней. По крайней мере, в эти мгновения.

Секунды текли, волны все более и более острого наслаждения захлестывали Флору — еще, еще и еще, и вот уже пульсирующие приливы сумасшедшего восторга слились в одно нестерпимо-упоительное ощущение во всем теле. Пройдя пик наслаждения, она не ощутила облегчения — лишь новый прилив желания. Девушка медленно открыла глаза и горячим шепотом произнесла:

— Я хочу тебя, Адам Серр… и ненавижу тебя за то, что ты принудил меня признаться в этом…

Пауза. И дальше, едва слышно, взахлеб, как головой в пропасть:

— Ненавижу себя за то, что так дико, так отчаянно хочу тебя, но если сейчас же, немедленно, я не почувствую тебя в себе — не знаю, что со мной будет. Я, наверно, умру…

Он усмехнулся. Добродушная и ласковая, неповторимо-обаятельная усмешка — такая, верилось ей, соблазнит и непорочного ангела.

— Хватило бы и простого «да», — сказал Адам, и его пальцы выскользнули из нее.

— Хочу тебя внутри, сейчас же! — нежно мурлыкнула Флора. Она была до того распалена, что задом нетерпеливо терлась о деревянную стенную панель — как мартовская кошка. — Ммммм …

— Хочешь высшего удовольствия? — спросил он дразнящим тоном. Дыхание Адама щекотало ее щеку. Но его губы не торопились слиться с ее губами.

Она нащупала ремень и принялась суетливо расстегивать золотую пряжку.

— И спешишь как на пожар! — не унимался он.

— Для начала — быстро, а там видно будет, — томно отозвалась девушка, не принимая его тона.

— Да я уж знаю, что тебе больше всего нравится.

— Кое-что из того, что мне нравится, — выдохнула Флора с кокетливо-чувственной улыбкой.

— Язви твою душу! — пробормотал Адам, слегка отшатываясь от нее. Его до нелепости больно уязвлял всякий намек на ее любовное прошлое. Знать он не хочет, какие удовольствия она уже испытала, а какие нет! — Иногда ты действуешь мне на нервы!

— Надо сказать, что я действую не только на твои нервы… — Флора коснулась бугра под штанами и секунду-другую легонько массировала его. Затем, внезапно убрав руку, игриво добавила: — Но, похоже, в данный момент тебя интересуют другие вещи?

— Кнут по тебе плачет! — воскликнул Адам и впился в ее губы долгим поцелуем. В продолжение этого поцелуя он сам расстегнул свои штаны, высвободил член и, для удобства чуть пригнув колени, вошел в нее. Она слабо вскрикнула. Молодые люди так долго ждали этого момента, что у обоих закружилась голова. Все их чувства были накалены до предела. Адам придавил Флору к стене, словно жертву на алтаре его удовольствия. В пылу наслаждения, могуче двигаясь вперед и вверх, он эгоистически думал лишь об одном — чтобы это длилось нескончаемо долго.

В иное время и при других обстоятельствах она бы ошалела и задохнулась, если бы на нее ритмично наваливался подобный груз. Однако сейчас эта тяжесть, которая снова и снова впрессовывала тело в деревянную панель, была удивительно приятна и служила едва ли не главным компонентом удовольствия.

Флора купалась в море восхитительных ощущений — с азартом истинной гедонистки.

— Адам… милый Адам, — шептала девушка, то и дело ловя его губы и припадая к ним. Она, словно язычница, повторяла это имя как заклинание — будто пыталась выманить его душу в свое тело. Тогда она бы не рассталась с ним и после того, как минет пик наслаждения…

Всякий раз, когда девушка в нежном исступлении произносила его имя, Адам с дикой страстью целовал ее: он ощущал, что сверх того удовольствия, которое доставляют мощные махи нижней части его тела, Флора тщится получить от него что-то еще… и смутно чувствовал, что и ему хочется дать ей что-то еще сверх этих яростных махов…

Но все, что он мог в эти мгновения, это попытаться проникнуть в нее еще глубже. И он сдвинул Флору выше по стене, и вошел в нее еще глубже, охваченный странным неистовством, которое заставляло двигаться быстрее и резче — как бы в надежде, что эта все более и более энергичная и такая дурманящая возня отвлечет его от путаницы собственных мыслей.

Никогда прежде — с другими женщинами — Адам не испытывал такого бешеного желания вышагнуть из пределов банального полового акта и взойти с этого уровня наслаждения куда-то выше — куда? куда?

До сих пор любовь сводилась именно к этому — он мнил себя знатоком любви, искусным любовником, он красовался своей мужской силой, умением не торопиться и с чувством, толком и расстановкой доводить женщину до оргазма. Род игры, в которой он был великим мастером.

Сейчас, делая то же самое, и делая с обычным блеском, Адам ощущал себя мелким шулером. Сейчас, когда душа впервые по-настоящему участвовала в судорожных движениях тела, было тошно от собственной привычной техники, от привычного мастерства. Как если бы раньше его эмоции во время секса выходили знакомым узеньким туннелем, а теперь настолько укрупнились, что не могли протиснуться сквозь прежде вполне просторный ход — застревали внутри и душили…

Это не более чем элементарная животная реакция на перевозбуждение, цинично твердил себе Адам, это вульгарная заголенность нервов, это издержки экстаза. Но, так или иначе, никогда он не испытывал такой бури чувств во время близости с женщиной.

— О… если бы… мы… всегда… вместе… вечно… — с паузами выдыхала Флора, полуобезумевшая от экстатического наслаждения. Его движения были как отливы и приливы — огромное удовольствие чередовалось с еще большим удовольствием…

— Вечно… так? — шепнул Адам. В следующий момент он отшагнул от стены, приподнял любовницу повыше, на всю глубину вошел в нее под новым углом и спросил: — Или так?

О, как восхитительно было это его дурачество!

— Эй, хозяин!

Оба вздрогнули от резкого мужского голоса.

Адам Серр застыл и повернул голову в сторону, откуда пришел крик. В дверях стоял работник и щурился после яркого света. Челюсть у него отвисала по мере того, как он различал все больше и больше деталей представшей глазам сцены.