Византийские очерки. Труды российских ученых к XXIV Международному Конгрессу византинистов - Коллектив авторов

всего патрициата лигурийской метрополии, вовлекая в процессы колонизации все большее число людей из Лигурии, Ломбардии и других окрестных областей Италии и принимая волны переселенцев из Анатолии и Ближнего Востока (армян, греков, сирийцев и др.)[226].

Разумеется, процессы колонизации не были бесконфликтными. Не раз и не два фактории подвергались опасности разрушения и даже полностью уничтожались (как Тана в 1343, 1395, 1412, 1418 гг.), но вновь и вновь предпринимательская инициатива и политическая необходимость возрождали их к новой жизни, и лишь османское завоевание 1475 г. поставило окончательную точку в их истории.

Отношения колонистов с местным населением были непростыми. В любом из вариантов местное торговое население не вытеснялось, но превращалось в младших партнеров, не имевших сравнимых с купеческой верхушкой капиталов и не участвовавших в торговых ассоциациях типа комменды, но часто выполнявшей посреднические функции в операциях с восточными купцами[227]. Городские низы, как и везде, оказывались эксплуатируемой категорией и на их долю оставалось быть грузчиками-камалами, слугами, портовыми работниками, плотниками и т. д. Ни о каком равноправии в факториях местных жителей и имевших римское гражданство западноевропейцев, речи не было. Однако местные жители-христиане могли пользоваться защитой и покровительством властей фактории и обладать равными с итальянцами налоговыми привилегиями при уплате коммеркиев местным правителям, если они получали статус «белых» венецианцев или равный им.

У генуэзцев степень интегрированности местного населения была выше: из греков, армян, татар и иных этносов рекрутировались иррегулярные воинские отряды для охраны факторий и поддержания внутреннего порядка (оргузии, так называемые казаки и др.)

Венецианцы предпочитали рекрутировать профессиональных воинов (лучников-баллистариев и иных) из «латинян». Предоставление венецианского гражданства местным обитателям факторий было явлением исключительным: в лучшем случае они становились «подданными», «белыми» венецианцами. Правовое поле для таких же категорий у генуэзцев было шире: статус burgensis’a Каффы, например, открывал допуск к низшим органам местного самоуправления[228]. В венецианской Тане статус burgensis обнаружен нами лишь единожды, при этом его носитель уже являлся гражданином Венеции[229], у генуэзцев же он встречается постоянно, расширяя социальную опору колонистов. Часто встречающийся в источниках термин habitator не означает юридический статус лица и указывает только на длительность проживания в фактории как колонистов, так и местного населения. Итак, у генуэзцев были статусные градации и происходило инкорпорирование местных жителей-христиан (не только католиков) в органы самоуправления, у венецианцев это было скорее исключением[230].

Итальянские фактории Причерноморья являлись источником приобретения рабов. Их покупали у татар, у обедневших родителей, за ними шла настоящая охота: колонисты, как это описывал очевидец Иосафат Барбаро, устраивали подлинную охоту за подъезжавшими (в свою очередь для грабежа) степняками[231], патроны кораблей захватывали местных жителей на побережье и продавали их в рабство[232] и т. д. Число вывозимых из портов Причерноморья рабов измерялось тысячами в год, но не десятками тысяч, как в османский период[233]. Рабы составляли заметную часть населения самих факторий. Разумеется, они были лишены юридической правоспособности, но, в отличие от классического римского рабства, зачастую отпускались на волю хозяевами по достижении определенного возраста (женщины даже с приданым). Случаи сожительства хозяев со служанками или рабынями были обыденным явлением, и дети (особенно мальчики) могли включаться в семью хозяина и получать права полноправного римского гражданства[234]. Их матери также получали свободу через акты манумиссии. Раб в венецианской Тане мог быть собственником, иметь других рабов, и даже торговать ими. Разумеется, это скорее исключение, чем правило, но сам факт допустимости и нотариальной фиксации такой сделки примечателен[235].

Механизмы управления факториями у венецианцев и генуэзцев были разными. Венеция управляла ими непосредственно из метрополии, Генуя – через свой главный форпост Каффу, а в 1453 г. передала и административное, и финансовое управление факториями Банку св. Георгия. Однако все высшие магистраты факторий были выборными и назначались на короткий срок с возможностью продления мандата только в особых случаях и на основании специальных решений. Консулы во время несения службы обладали широкими судебными и административными полномочиями, вплоть до применения высоких штрафов и суровых телесных наказаний, пыток, даже казни. В судопроизводстве им помогали специальные юристы – викарии. Но по истечении срока полномочий консулы сами подлежали специальному суду – синдикаменту. В венецианском варианте следствие начинали прибывшие в факторию новые высшие магистраты (б ай л о или консулы) или капитаны конвоя галей, собиравшие все доказательства правовых и административных нарушений от полноправных жителей, а заканчивалось дело судом в метрополии, где основным наказанием при доказанности нарушений был денежный штраф, взыскиваемый из оставляемого консулом перед отправкой в факторию залога. При обнаружении серьезных преступлений магистрату запрещали впредь на определенный срок или навсегда занимать эту выборную должность.

В генуэзском варианте синдикацию производила специальная юридическая комиссия, на решение которой можно было апеллировать. Но рассмотрение апелляций зачастую длилось годами, и лишь потомкам оффициалов иногда удавалось добиваться оправдания своих невинно осужденных или оклеветанных (увы, это случалось нередко) пращуров по суду. Немногие сохранившиеся «сипдикаменты» в деталях рассказывают нам о подобных казусах[236].

Ведение делопроизводства в факториях осуществлялось нотариями. И здесь венецианская и генуэзская практика различалась. Венецианские нотации были исключительно клириками, священниками венецианских храмов, генуэзские, напротив, светскими лицами, входившими в нотариальную коллегию. И там, и там требовалась инвеститура и избрание, но в генуэзской практике нотариев-канцлеров фактории подбирал себе консул (затем они утверждались), а в венецианской – канцлер фактории избирался столичными магистратурами. Кроме того, как правило, в небольших венецианских факториях, как Тана или Трапезунд, одновременно работал один нотарий-канцлер фактории (не считая корабельных нотариев и писцов), а в генуэзском варианте таких нотариев могло быть несколько, включая и частных нотариев, и писцов книг финансовой отчетности – массарий. Еще одно отличие заключалось в языке нотариальных актов. В генуэзской практике все акты (от первоначальных набросков, имбревиатур, до чистовых итоговых записей актов-»инструментов») составлялись на латыни, а в венецианской – латынь перемежалась с венецианским диалетто, особенно когда речь шла о записи показаний свидетелей, не владевших латынью, но далеко не только в этих случаях.

Хотя в факториях действовали католические храмы и монастыри, не связанные напрямую с метрополиями, власти факторий предпочитали обращаться к «своим» священникам, а там, где фактории соседствовали (как, например, в Тане) и приходилось при необходимости обращаться к клирику другой «нации», это вызывало у властей подозрение и даже обвинения в измене[237].

Нотации, разумеется, составляли акты разного юридического содержания. Но значительная и наиболее оберегаемая их часть – завещания и исполнительные распоряжения по ним. Изучение этих источников открывает богатую палитру сведений об имуществе и занятиях, о быте