Сад небесной мудрости: притчи для гармоничной жизни - Майкл Роуч

– И никогда не сомневайся, любимый. – Я все больше привыкал к таким обращениям, более того, я чувствовал растущее влечение к состоянию ума, которое имеет право с такой чистотой пользоваться ими.

– Не сомневайся, – говорил меж тем Майтрея. – Что познание этих вещей возможно; не сомневайся, что рядом с тобой есть существа, которые уже овладели этим знанием и готовы охотно привести тебя к нему; не сомневайся, что эти знания могут принести тебе абсолютную свободу и счастье. Итак, представь же себе, что твоя жизнь отныне и навсегда свободна от этого скептицизма и сомнений в духовном Пути, которые привели столь многих интеллигентствующих зубоскалов к гибели, наступившей от их полной и явной беззащитности перед законами реальности.

Я чувствовал, что такие сомнения едва ли были мне свойственны, главным образом в силу моей веры в Нее, в это святилище, и в мою постоянную тягу к возвращению сюда в поисках самого себя, в поисках моей жизни. Однако сейчас пришло и новое осознание: те немногочисленные добрые навыки в стремлении к духовности, которые любой из нас может так легко обрести, можно также легко и потерять. Поэтому я твердо решил дорожить своей устремленностью и крепить свою уверенность в том, что есть Путь и есть наставники на этом Пути; после чего, конечно же, утонул в мыслях о Ней.

Майтрея с пониманием отнесся к такому повороту моих размышлений, к такому отступлению от генеральной линии его проповеди, ибо уже прозревал его результат, пока еще скрытый от меня в туманном будущем. Повисло недолгое молчание. Мы буквально купались в тепле летнего дня, в аромате вдруг зацветших роз, слив и мандаринов – в тех запахах, которое неурочное тепло породило во всем, что произрастало в дивном Саду. И мне кажется, я даже погрузился там в сон, на робкой травке уходящей зимы, под покрывалом чистой и предназначенной всем без различения любви, исходящей из его ума.

А потом его губы оказались у моего уха, и он сказал:

– Завтра ты вернешься к работе, к научным занятиям, к столь любимой тебе графомании, но и посреди трудов своих праведных ты будешь вспоминать слова, которые я говорю тебе ныне. Ты остановишь на миг мирскую суету своих серых будней, сделаешь паузу… И представишь тогда, что твой ум навсегда очищен от самых опасных из всех неправедных мыслей: от интеллектуальных размышлений, от тех, что вроде бы ищут путь, но делают это неправильно, от тех, что могут отбросить тебя в ту самую тьму, из которой ты частично уже выбрался.

Вот какие это могут быть идеи, например. Утверждение о том, что у тебя нет продолжения в будущем, после смерти, или что у тебя нет причины в прошлом, до этой жизни. Догмат об отсутствии связи между хорошими и плохими деяниями, которые мы совершаем, и хорошими и плохими событиями и переживаниями, которые настигают нас в будущем. Концепция о том, что совершение дурных поступков в отношении окружающих или вред, наносимый самим себе, а также следование всевозможным спорным верованиям и лжеучениям может привести к достижению наших духовных целей или хотя бы способствовать тому. Представляй же, что твой ум чист и свободен, несокрушим и всепобеждающ. Наблюдай, как он ищет и находит, исследует и делает правильные выводы, следует истинным Путем и достигает результата!

– Подходящий десерт, – сонно пробормотал я, – к тем изысканным духовным яствам, которыми ты насытил нынче ночью мое сердце. И обещаю тебе, – я перешел на шепот, – что я обязательно сделаю свой ум таким, как ты говоришь, что я навсегда выброшу из него те негативные мысли и эмоции, которые крадут драгоценное время моей жизни и отнимают у меня счастье, ибо ты дал мне почувствовать истинный вкус того, каким я могу быть, избавившись от них: свободным, воистину свободным.

Я почувствовал, как во внезапном приливе непорочной любви он вдруг прошелся руками по моему телу, растирая его от пальцев ног по спине и до самой головы сначала вверх, а потом вниз.

– Это хорошо, родной мой, ибо сегодня в тебе зародилось понимание того, что же такое есть настоящая Свобода. Как ты уже сказал, это свобода от всех этих ядов ума, свобода навсегда, свобода для того, чтобы обнаружить в себе полную и нескончаемую безмятежность и пребывать в ней. Но недостаточно просто распознать, что собой представляют эти яды. Недостаточно всего лишь понять, что эти мысли, которые, как ни парадоксально, мы стремимся культивировать и отстаивать всю жизнь, являются источником всех наших страданий.

Завтра утром, еще раньше, чем ты думаешь, ты обнаружишь, что не в состоянии устранить эти негативные эмоции, просто решившись на это или даже искренне предпринимая какие-то усилия. Ты очень скоро поймешь, что опять пребываешь в том же неведении, страстно желаешь чего-то; ты увидишь, что в неведении испытываешь неприязнь; ты снова будешь завидовать, гордиться, ты станешь подвергать сомнению многое из того, что связано с Путем, – даже эту нашу встречу, даже меня, даже свою драгоценную Леди. Нет-нет, когда-нибудь все у тебя получится, и сегодня ночью здесь, в этом Саду, уже стало получаться, отчего сердце мое наполнено радостью, ибо я вижу, что ты подходишь все ближе и ближе.

– Однако есть только один способ окончательно уничтожить этих врагов – эти мысли – навсегда устранить их из твоего ума.

Я знал, что Майтрея – это дитя света – собирается открыть мне секрет обретения свободы. Но, несмотря на то что в этом была цель всего моего существования, я – как это часто бывает в наиболее критические моменты нашей жизни – был почти в беспамятстве, убаюканный золотым сиянием, пропитавшим весь Сад и все мои мысли. В этом блаженном полусне я почти не услышал, но все же как-то разобрал и, главное, запомнил его слова:

– Ты должен – я умоляю тебя всем сердцем, возлюбленный мой! – самостоятельно достичь понимания священного состояния пустоты.

В следующие несколько месяцев в Саду мне делать было нечего, ибо вдохновенная встреча с величайшим просветленным, с самим Майтреей, оставила мне столько пищи для размышлений, что новых вопросов у меня попросту не возникало. Весна уже прошла, а я все пересматривал и анализировал условия своего бытия. Больше всего времени я уделял особенно тщательному изучению и обоснованию того факта, что сущность моего ума заключалась в неспособности довольствоваться обретенным: проходило совсем немного времени, как меня переставала радовать новая вещь, и я уже хотел чего-то еще и еще.

И не важно, была ли это материальная вещь, почет и признание или отношения с другими людьми. Раньше я всегда считал, что это мой собственный изъян, что вот такой я испорченный человек, беспокойная душа, но теперь был заинтригован намеками Майтреи на истинную причину этой неудовлетворенности – несколько раз он упоминал силы, не подвластные моему контролю. Он сказал, что они уже приведены в движение, эти силы, порождающие мир, в котором я живу, порождающие меня самого и даже все мои мысли – все виды боли от страдания, включая и эту самую неспособность утолить свои желания.

Когда я вопрошал его об этих силах, он в ответ говорил только о различных мыслях, называя их ядами, которые действительно многое определяли в моей жизни: зависть, желание обладать, неприязнь, гордыня и все такое. Я пытался отыскать какую-то взаимосвязь между этими мыслями и страданиями моего мира, но чего-то здесь недоставало.