Снежная сестрёнка - Майя Лунде

Вот что она сказала бы.

Но её здесь не было, и поэтому сказать этого она не могла. Она была мертва и похоронена на кладбище, точно как Юни.

Пока я плавал, в голове моей крутились одни и те же вопросы. Почему я встретил Хедвиг? Почему она стояла тогда у бассейна, прижавшись носом к стеклу, и смотрела на меня? Она должна была мне помочь? Или я ей?

Нет, в этом не было никакого смысла. Я прожил несколько прекрасных, удивительных дней и на какое-то время поверил, что всё может измениться к лучшему. Что и в этом году у меня будет настоящее Рождество.

Но Хедвиг появилась словно только для того, чтобы обмануть меня. Потому что с Рождеством ничего хорошего не выйдет. И вообще ничего хорошего не выйдет.

Я плавал до тех пор, пока один из спасателей не сказал мне, что бассейн закрывается. Я медленно побрёл домой. Потеплело. Снег кое-где подтаял, посерел, на дорогах была слякоть. Я чувствовал, что зимние ботинки промокают. Ведь снег – это просто вода.

Поужинал я бутербродами на кухне, в полном одиночестве. На столе стоял адвентский подсвечник. По-прежнему с четырьмя белыми свечами. И сегодня никто их не зажёг и не поменял на сиреневые. Никакого смысла подсвечнику вот так стоять не было. Да и в Рождестве не было никакого смысла.

Я вскочил, выдернул свечи из подсвечника и выбросил их в мусорное ведро.

Завтра малый сочельник. Но с таким же успехом это мог быть какой-нибудь ноябрьский понедельник. Во всяком случае, дома нет и следа наступающего Рождества или дня рождения. Я попытался что-то с этим сделать, но остальные даже пытаться не хотели, так что всё напрасно.

Дожевать бутерброд сил у меня не хватило. Я отправил его туда же, в мусорку, и пошёл спать, не пожелав маме с папой доброй ночи. Таким печальным, злым и отчаявшимся я не чувствовал себя со дня смерти Юни. Но теперь мне, пожалуй, было ещё хуже, потому что никто меня не утешал.

Сил для разговоров не осталось, для слёз – тоже. Я даже спать не мог. Я тихо лежал в кровати и чувствовал себя так, будто меня парализовало.

Я лежал и думал, что ничего никогда у нас не наладится. И вдруг… дверь в мою комнату открылась, и по полу прошлёпали маленькие босые ножки. Они остановились у моей кровати. Пол скрипнул.

Я обернулся. У кровати стояла Августа, моя младшая сестрёнка.

– Привет! – прошептала она.

– Привет! – отозвался я.

– И тебе не спится?

– Неа.

– Я думаю о Рождестве, – вздохнула она.

– О Рождестве?

– Не будет у нас никакого Рождества. Без Юни.

– Я тоже об этом думаю.

– Можно к тебе полежать?

– Конечно! Залезай!

Августа забралась под одеяло и крепко прижалась ко мне. Точно так же я когда-то прижимался к Юни. Волосы Августы щекотали мне нос. Я принюхался. Она пахла как обычно – мылом, молоком и мокрыми резиновыми сапогами. Лучший запах на свете.

Я слушал, как её дыхание становится ровнее, ровнее, пока оно не сделалось совсем тихим. Она крепко спала.

Так, обнимая сестрёнку, заснул и я.

На следующее утро, когда я проснулся, Августа ещё спала. На улице уже рассвело. Солнечные лучи нашли лазейку между занавесками и светили ей в лицо. Она что-то проворчала во сне, повозилась, но не проснулась.

Я лежал и смотрел на неё. Когда Августа спала, она казалась ещё меньше. Я осторожно протянул руку и обнял её. «Мне нужно заботиться о ней, – подумал я, – ведь у неё, кроме меня, никого нет».

Наступил малый сочельник, и у неё, кроме меня, никого.

Августе пять. А когда тебе пять лет, нет ничего важнее Рождества. Что у меня день рождения в сочельник, не имеет никакого значения. А вот то, что скоро Рождество и у Августы должен быть праздник, значит многое.

Я выбрался из-под одеяла. Она проснулась и заморгала.

– Спи, спи, – сказал я.

– Ты куда? – спросила она.

– Мне нужно кое-что сделать.

– А что?

– Не скажу. Завтра же сочельник, а Рождество – время сюрпризов.

– Сочельник, – пробормотала Августа и окончательно проснулась.

– Да, сочельник, – сказал я и улыбнулся.

Потом я наклонился к ней, крепко обнял и пошёл к двери.

– И Рождество будет? – крикнула она мне вслед.

Я кивнул.

– Обещаю!

Да, Рождество непременно будет. Ради Августы.

И я знал, что делать.

Всю дорогу до типографии Хенрика я бежал и совсем запыхался. Дверь была открыта. Наверное, Хенрик работал даже в малый сочельник. И точно. Я нашёл его склонившимся над станком, с пачкой чистых листов в руке. Он выглядел грустным, во всех его жестах сквозило отчаяние. Он не заметил, как я вошёл, и обнаружил меня, только когда смолк шум станка.

Хенрик просиял.

– Юлиан! – воскликнул он, и листы выскользнули у него из рук. – Ты пришёл! Спасибо, спасибо!

Он сделал шаг, протягивая ко мне руки.

– Я очень хотел поговорить с тобой, но не знал, где ты живёшь. Я сожалею о случившемся, я не хотел напугать тебя. Просто я сам испугался, когда нашёл тебя в доме. Потому и рассердился. С тобой могло что-нибудь случиться. Дом разваливается, полы совсем прогнили, того и гляди провалятся… и потом я расстроился. Я всегда расстраиваюсь, когда думаю о сестре.

Я тоже шагнул ему навстречу и взял его за руки. – Можете рассказать мне о ней? – попросил я. – О Хедвиг?.. Да, Юлиан… Конечно!

Мы снова сели за столик в углу, и Хенрик снова налил нам морса. Но сегодня я не так быстро пил, как в прошлый раз. Единственное, чего я хотел, это услышать его рассказ. Я старался сидеть тихо, ловил каждое слово.

– Сегодня исполняется ровно пятьдесят лет, – начал он. – Как раз сегодня. Мы с Хедвиг купили ёлку и привезли на санках домой, на виллу «Веточка». Вечером мы вместе с родителями собирались нарядить её. Нам осталось только нарядить ёлку, комнаты мы уже украсили. Ты даже представить себе не можешь, как красиво у нас было.

– Думаю, что могу, – сказал я.

Хенрик замолчал и вопросительно посмотрел на меня, но потом стал рассказывать дальше.