Советские партизаны. Легенда и действительность. 1941-1944 - Армстронг Джон

Даже тогда, когда вопрос об открытом неповиновении приказам режима не возникал – а подобного, за редкими исключениями, не происходило, – партизанское командование проявляло многие черты, являвшиеся, по мнению режима, отрицательными. Большинство этих черт, пожалуй, не было присуще самому партизанскому движению, а отражало определенные общие черты всего советского руководства. Особые условия партизанской жизни просто обнажали их. Кроме того, большое количество доступной информации о партизанских руководителях позволяет пристальнее взглянуть на эти черты, чем это можно сделать при рассмотрении советской бюрократической машины в целом. То же самое справедливо и в отношении положительных (опять же с точки зрения режима) черт руководителей партизанского движения.

Опыт партизанского движения во многом свидетельствует о том, что советские руководители отнюдь не беззаветно были преданы системе. Если о возможности накопления собственности речь не идет, то о возможности получения вознаграждения забывать не стоит. Ясно, конечно, что понятие «вознаграждение» является условным, ибо почти все партизаны испытывали тяжелые лишения и физические страдания. В каком-то смысле уровень лишений и риска делал возможность получения вознаграждения весьма привлекательной. Такие возможности соответствовали рангу. Офицеры получали символические награды, такие как медали, новая форма и личное оружие. Иногда они лучше питались, часто имели более удобное отдельное жилье. Один из авторов мемуаров вспоминает, что командиры злоупотребляли проживанием в отдельной землянке, но иногда такая практика была оправданна[72]. Вероятно, самой большой привилегией офицеров – тесно связанной с их отдельным жильем – была возможность пользоваться сексуальными «правами» в отношении немногочисленных женщин, находившихся среди партизан. Хотя существует масса свидетельств того, что подобная практика была вполне обычной, она настолько противоречит официально провозглашаемому в СССР «пуританскому» кодексу, что советские авторы мемуаров редко упоминают о сексуальном поведении партизанских офицеров. Один из авторов, правда, описывает, как один из командиров привел из лагеря беженцев девушку и жил вместе с ней. Он даже позволял ей вмешиваться в исполнение своих обязанностей: кому выдавать оружие в первую очередь, а кому во вторую, решал не он, а его «лесная жена»[73].

Более существенным, чем свидетельства о личном эгоизме, служит указание на стремление партизан к так называемой «групповщине». Эффективность боевого подразделения во многом зависит от степени его сплоченности и приверженности чести мундира. В частях регулярной армии негативные аспекты такого развития сдерживаются жесткой субординацией по отношению к вышестоящим командирам. Поскольку партизаны практически всегда действовали в изоляции, их сплоченность часто приводила к тому, что они стремились соблюсти интересы своего отряда за счет других партизанских отрядов. Успех командира во многом зависел от уровня его престижа среди подчиненных; в результате он стремился в первую очередь заботиться об их интересах, забывая о других. Некоторые командиры настаивали на своем «суверенитете» и стремились избежать подчинения кому бы то ни было, кроме удаленного Центрального штаба[74]. Эта тенденция имела отношение к высказанным в 1942 году рядом командиров возражениям в отношении формирования бригад. Но, например, Сабуров, который настаивал на формировании одной из наиболее важных бригад, с таким же упорством отказывался сделать следующий шаг по подчинению своего укрупненного отряда вышестоящему командованию на территории Брянской области. Сабурову удалось сохранить «независимость» своего отряда. Отчасти причиной этого было то, что режим не хотел формировать слишком большие партизанские части. Однако (если верить словам захваченного в плен партизанского офицера) привилегированное положение отряда Сабурова также объяснялось тем, что, благодаря использованию радио, ему удалось так сильно «раздуть» свою репутацию, что вышестоящий штаб опасался, как бы его понижение в звании не сказалось негативно на боевом духе его подчиненных[75]. Несколько месяцев спустя командование другой партизанской бригады обнаружило, что люди Сабурова бессовестно присваивали себе сбрасывавшиеся на парашютах продукты и снаряжение, предназначавшиеся для других отрядов. Пострадавшие в отместку отвечали тем же[76].

Любой изучающий управление советским промышленным производством найдет поразительную аналогию между этими чертами «групповщины» и практикой действий директоров провинциальных заводов и организаций.

Часто «групповщина» сопровождалась попытками выйти из-под контроля, с тем чтобы избежать выполнения трудных и опасных заданий. Иногда, напротив, партизанские командиры стремились к независимости, опасаясь, что сидящие в штабах бюрократы помешают эффективным действиям их отрядов. Одной из отличительных особенностей советского бюрократического аппарата являлось нежелание самостоятельно принимать решения. Такое нежелание, обычно приводящее к отсутствию результатов, могло оказаться фатальным в партизанских делах. В приводимой ниже примечательной выдержке один из руководителей партизан, который особо настаивал на подчинении отдельных отрядов полевым партизанским штабам, критикует свое московское руководство:

«Я просил свое начальство принять решение. Но Москва не отвечала. Ежедневно приходили радиограммы по самым разным вопросам, но в них не было и намека на поднятый нами вопрос. Я понимаю это так: наше предложение все еще не попало к руководству, а непосредственные исполнители не хотели брать на себя всю ответственность за такое важное решение.

Но мы не могли увиливать от обязанности сражаться. Я размышлял: если задание будет выполнено, ничего, кроме благодарности, мы не заслужим; если же мы погибнем, то кто-нибудь все равно вспомнит нас добрым словом»[77].

На роль партизанского командира подходил человек решительный, готовый идти на риск и нарушать установленные правила. Командир одной из крупных партизанских бригад рассказывает, как, еще будучи партийным секретарем, ему пришлось столкнуться с «законопослушным» сотрудником государственного банка. Тот отказывался выплачивать деньги без требуемого по правилам особого распоряжения из Москвы, хотя немцы уже стояли у ворот города. После короткого спора партийный секретарь заявил банковскому служащему, что деньги просто «мобилизованы» для военных нужд[78]. Воспоминания об этом случае в самом начале мемуаров задают тон всей книге. В ней проводится мысль, что потребность, при которой достижение результата ставится выше подчинения бюрократическим правилам, пусть и не в полной мере присуща партизанским операциям, но может стать вполне предсказуемым ответом знающего свое дело советского руководителя на возникновение чрезвычайных ситуаций, угрожающих советской системе. При выполнении приказов следует проявлять гибкость. Отвергая довод о том, что сохранение небольших партизанских отрядов в 1942 году было необходимо увязывать с указаниями обкомов, полученными в 1941 году, командир одного из партизанских отрядов заявил: «Но именно в этом проявляется великая сила нашей партии, она нигде и никогда не следует догмам, нигде и никогда не живет по раз и навсегда установленным правилам. Каждый раз партия принимала решения сообразно обстоятельствам. В настоящий момент обстоятельства существенно изменились»[79].