1977. Кошмар Чапелтауна - Дэвид Пис

Я снял трубку и поволок цифры по телефонному диску, чувствуя, как с каждым его поворотом мой желудок закручивается все туже и туже.

– Это я, Джек.

– Я уж думал, ты никогда не позвонишь.

– Мне так тяжело.

– А легко никогда не бывает.

– Мне надо с тобой увидеться.

– Лучше поздно, чем никогда.

Я снова проснулся с рассветом и новым мягким дождем. Они спали, увянув на моей мебели.

Я лежал в одиночестве, глядя на трещины на потолке, трещины в краске, и думал о ней, думал о нем, ждал, когда подаст голос святая Анна.

Я встал и на цыпочках прошел мимо них к столу.

Я вытащил лист из печатной машинки.

Я держал слова в руке и чувствовал, как кровоточит мой живот.

Йоркшир, 1977 год.

Сердце потерпевшей отсутствует, дверь комнаты по-прежнему заперта изнутри.

Она подошла ко мне сзади, заглянула через плечо, обдавая теплом мое ухо, глядя на написанные мною слова:

Вчерашние новости, завтрашние заголовки.

Йоркширский Потрошитель.

* * *

Звонок в студию: Я бы хотел спросить доктора Рабиновича…

Джон Шарк: Раазиновича.

Слушатель: Ну да. Я бы хотел спросить его, вот он типа говорит, что все эти преступления были совершены, а о них никто не знает…

Доктор Раазинович: Да, это так. Свыше восьмидесяти пяти процентов.

Слушатель: Ясно. Короче, я вот что хочу спросить: а где же тогда все жертвы?

Доктор Раазинович: Жертвы? А жертвы – везде.

Передача Джона Шарка

Радио Лидс

Четверг, 2 июня 1977 года

Копать:

Двадцать четыре часа непрерывного рытья.

Без сна с тех пор, как мы покинули Престон —

Обратный путь в среду утром, Радкин и Эллис – похмельные черти – без сознания на заднем сиденье автомобиля.

Дома. В Милгарте все по-прежнему – хаос и тела, информация поступает со скоростью одна единица в минуту, и ни у одной сволочи нет времени, чтобы проверить ее как следует. Я думаю: его имя может быть уже здесь, в этой комнате, оно здесь, написанное черным по белому, оно здесь, оно ждет меня.

Я гонюсь за списками, охочусь на звонки.

Три часа тридцать минут – звонок, которого я меньше всего ждал: очередное почтовое отделение, очередной почтальон.

Радкин достает Ноубла:

– А какое, черт побери, отношение это имеет к Бобу?

– У нас больше никого нет.

– У меня тоже.

Запрет на ненормированный рабочий день снова вступает в силу. Пока мы были за холмами, в Престоне, рядовые проголосовали за его повторное введение. Радкин толкает свою речь типа: «А за что их винить?»

– Ты ведешь себя как настоящий мудак, Джон. Это же всего на пару дней.

– Это – дерьмо собачье. У нас нет пары дней. Он должен работать на Отдел расследования убийств проституток.

Но Ноубла уже и след простыл, а я возвращаюсь к своим чертовым почтовым делам:

На мне – Хэнгинг-Хитон, Скиптон, Донкастер и теперь вот Селби.

Черт, провалы от начала до конца.

Дело пошло бы в отдел ограблений, и эти гребаные мудаки получили бы по пять лет максимум, если бы не начали палить из своих дурацких пушек в Скиптоне и не избивали бы каждый раз старперов до полусмерти.

Убийство: жизнь за жизнь.

Молодцы, ребята:

Считается, что подозреваемых было четверо, они были в масках и перчатках и говорили с местным акцентом.

Возможно, цыгане: вот это сюрприз.

Возможно, черные: никаких сюрпризов.

Характер насилия указывал на белых в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет, с опытом и чрезмерным увлечением «Заводным апельсином».[17]

Селби на проводе:

Мистер Рональд Прендергаст, шестьдесят восемь лет, закрывал свой почтовый филиал на углу Нью Парк-роуд, когда в помещение вторглись трое вооруженных людей в масках.

Началась борьба, во время которой мистеру Прендергасту было нанесено несколько ударов тупым предметом, в результате чего он получил серьезные черепно-мозговые травмы и потерял сознание.

Пять часов тридцать минут – я уже на месте. Вечер проходит между местом преступления и больницей в ожидании того, что дедуля Прендергаст придет в себя.

Жена занималась цветами в церкви, сучка везучая.

Восемь вечера – я хожу взад-вперед по больничным коридорам, звоню, звоню и звоню:

Звоню Дженис.

По нулям -

Зная, что она работает, я готов ползти по улицам, готов па все на свете, лишь бы ее увидеть, лишь бы ее остановить.

Звоню домой.

По пулям -

Луиза и Бобби в одной больнице, я – в другой, не в той, в которой должен быть.

Звоню в Милгарт.

Хуже нуля —

Крейвен снимает трубку, Ноубла и Радкина днем с огнем не сыщешь, горы записей с информацией и никого, кто мог бы ею заняться. Крейвен кладет трубку, я вижу, как он хромает в сторону Отдела по борьбе с проституцией, я думаю, все это придумано специально для него, вот для этой его идиотской усмешки.

Девять часов – и, похоже, мистер Рональд Прендергаст мало что сможет мне рассказать. У него текут слюни, он похож на давно заждавшуюся смерть, а я молюсь и молюсь, чтобы он держался, чтобы эта история не превратилась в двойное убийство, теперь я знаю, я знаю, как сильно я этого хочу:

Отдел расследования убийств проституток.

И теперь зная, теперь зная почему:

Дженис.

Спустя два часа получаю ответ на свои молитвы. Ответ положительный:

– Сержант Фрейзер, пройдите, пожалуйста, в приемную.

Вдоль по коридору, из реанимации обратно в ад – Радкин из Лидса призывает меня на базу:

– Мы нашли Бартона.

Наступаю на педаль, обратно в город, весь Милгарт жужжит, звенит, горит. Полуночное собрание:

– ВЕДИТЕ ЕГО.