По ту сторону безмолвия - Джонатан Кэрролл

Один человек привалился к стене, грызя палец, словно жареное крылышко. Он, не отрываясь, смотрел на свою руку. Малышка в великолепно отглаженном желтом платьице пыталась играть в прятки с женщиной, которая раскачивалась взад-вперед, закрыв глаза. Девочка прятала личико в ладонях, а потом снова отдергивала их со счастливым видом, выскакивая, как чертик из коробки. Ку-ку. Она заметила, что я на нее смотрю, и быстро юркнула за женщину.

— Прекрати! Прекрати, слышишь? — Та схватила изумленную малышку за локоть и сильно встряхнула. Мне хотелось подойти и прекратить эту воспитательную муштру, но я подумал, что достаточно уже натворил. — Встань здесь и веди себя тихо. Пожалуйста! Бога ради, можешь ты просто постоять спокойно?

Малышка замерла с выражением потрясения и страха на лице. Что бы ни происходило в больнице, что бы ни случилось с больным, которого она ждала, самое страшное для нее — это трепка от ее опекунши. Ей скажут: «Папочка умер» или «Мамочка очень больна», но это известие потрясет ее гораздо меньше, чем злобная вспышка ее испуганной спутницы. Вот что в ее понимании — конец света. Смирно стоя возле женщины, девочка засунула в рот большой палец и посмотрела на меня просто с ненавистью. Моего плеча коснулась чья-то рука, я не успел обернуться, как мужской голос произнес:

— Мистер Аарон?

Мгновение я думал, что меня с кем-то перепутали. Аарон? Потом по мне пробежала зловещая неестественная дрожь, как по листве перед грозой, — я понял, что меня приняли за Рика Аарона.

Я обернулся и уже собирался поправить, но тут до меня дошло: они так решили, потому что я привез мальчика. И я сказал:

— Я его отец.

Врача звали Кейси. Уильям Кейси. Потрясенный, я слишком долго глядел невидящим взглядом на его нагрудную табличку с именем. Уильям Кейси.

— Мистер Аарон, все будет в порядке. Вашему мальчику повезло. Мяч ударил его в висок, и он потерял сознание. Там большая гематома, и некоторое время у него будет сильно болеть голова, но, в остальном, все хорошо. Ни трещины в кости, ни серьезного сотрясения. Он пришел в себя сразу после вашего ухода.

— ДА! — Я вскинул оба кулака вверх и закрыл глаза. — Да!

— Мы бы хотели оставить его для наблюдения на ночь, но это просто стандартная процедура. Я уверен, что с ним все хорошо.

Я тряс и тряс руку доктора Кейси, пока тот мягко не высвободился и не велел мне сесть и отдышаться.

— Но с головой все будет в порядке? Не будет последствий или…

— Насколько я могу судить, нет, а мы тщательно его осмотрели. Голова поболит, и какое-то время он не сможет надевать бейсболку. Вот и все. Все будет в порядке.

— Спасибо, доктор. Большое вам спасибо…

— Мистер Аарон, когда я был молодым самодовольным врачом, пациенты говорили мне «спасибо», и я принимал это как должное. Но за двадцать пять лет медицинской практики я научился не считать своей заслугой, что кого-то вылечил, — я просто сделал все, что мог. Я рад за вас. Рад, что смог обнадежить. А сейчас мне нужно идти.

Я сел и нечаянно встретился глазами с той женщиной с ребенком. Она улыбнулась и махнула рукой в сторону соседней комнаты.

— Все хорошо?

— Да. Да, его ударили по голове, но все будет в порядке. Это мой сын. — На глаза мне навернулись слезы. — Мой сын.

— Рада за вас.

— Спасибо. Надеюсь… надеюсь, у вас тоже все хорошо.

— Там моя дочка. Мама вот ее. Знаете, почему мы здесь? Потому что эта умница-разумница, моя доченька, засунула свой толстый язык в бутылку с кока-колой! Ей-богу. И не спрашивайте меня, как ей это удалось. Мы все сидим, довольные и счастливые, на дне рождения внучки. Ее мама пьет кока-колу, а потом глядим — она машет руками, будто тонет. Но нет, оказывается, она не может вытащить язык из проклятой бутылки. Вы можете в такое поверить? Нам пришлось взять такси — моя машина сломалась, — так шофер над нами ржал всю дорогу. Черт подери, я и сама смеялась.

То ли от облегчения, которое я испытывал, узнав, что Линкольн поправится, то ли оттого, что женщина наконец улыбнулась, — но я тоже улыбнулся, потом хихикнул, потом открыто загоготал. Она тоже. Встречаясь друг с другом глазами, мы хохотали все сильнее.

— Как можно засунуть язык в бутылку из-под коки? Горлышко-то узкое!

— Не спрашивайте. У моей дочери всегда были особые таланты.

Мимо спешил врач, но, заглянув в комнату и увидев, что все мы хохочем, резко остановился. К тому времени даже пальцегрыз сломался. Странное, наверное, это было зрелище. Кто смеется в неотложке? Мы кто, вурдалаки или чокнутые? Маленькая девочка не понимала, отчего все так развеселились, но совсем не возражала. Она стала скакать по комнате, напевая: «Кока-кола, кока-кола».

И именно эту картину увидела Лили, когда выбежала из-за поворота коридора, преследуемая по пятам Ибрагимом: все смеются, ребенок скачет, просто праздник какой-то.

— Макс! Где он? Что происходит? Разрываясь между смехом, удивлением при виде Лили и облегчением, все еще кувыркающимся у меня в животе, я только махал рукой и улыбался, как ни гнусно это выглядело. Лили не знала, что сын вне опасности. Она думала, что его, возможно, уже нет в живых.

— Макс, ради Христа, где Линкольн? Я встал, все еще улыбаясь.

— Лили, с ним все хорошо. Не волнуйся.

— То есть как? Где он?

— В соседней комнате. Но врач только что приходил и сказал, что все в порядке. От удара Линкольн потерял сознание…

— Потерял сознание?! Мне этого не сказали. Сказали только, что его ударили. Потерял сознание? О Господи…

Я взял ее за локти:

— Лили, послушай меня. Он получил по голове бейсбольным мячом и потерял сознание. Но с ним все хорошо. У него будет большой синяк, и голова какое-то время поболит, но врачи все проверили, и с ним все в порядке. Все в порядке.

— Почему ты привез его сюда? Почему не позвонил и не сказал мне?

— Погоди, успокойся. Его ударили, он потерял сознание. Мы испугались и отвезли его в больницу. Так было нужно: все могло обернуться очень плохо.

— Господи Иисусе, ты не должен был его сюда привозить. — Лили сердито вырвалась и затрясла головой. — Ты заполнял бумаги? Что конкретно ты там написал?

Ибрагим стоял за ее спиной. Он пожал плечами, словно не понимая, чего она так шумит.

— Какие бумаги ты заполнял, Макс?

— Что-то заполнял, Лили, не помню. Им нужно дать общие сведения. Милая, это рутина, так всегда делают в больницах.

— Какая рутина? Что ты там написал? Какие сведения дал?

Лили страшно разозлилась. Я объяснил это пережитым напряжением. Я старался говорить как можно спокойнее.

— Его имя, возраст, наш адрес. И нет ли у него аллергии на что-нибудь.