Стон и шепот  - Стелла Грей

– Весьма милая девушка, мне кажется, вы зря на нее наговаривали. Я выписал ей необходимые лекарства. В целом с ней ничего серьезного, что бы угрожало жизни. Однако, – Нестеров полез в чемоданчик, достал пачку чистых рецептов и вписал туда название, – это довольно сильное успокоительное, возможно, пригодится.

Я взял листок. В противоречие расхожему суждению про докторов, почерк Нестерова был каллиграфическим, и я легко прочел название препарата, которое мне ни о чем не говорило.

– Вы же сами сказали, что она “весьма милая”. Зачем успокоительные?

– Мне показалось, девушка чрезмерно расстроилась по поводу потери голоса…

– А что с ним?

По мне, голос Евы был божественен, да и не умирают из-за нескольких недель сипа. Поправится.

– Серьезное повреждение связок, отягощенное заболеванием. Я бы дал шансы на частичное восстановление через несколько месяцев, но девушка спрашивала о пении. Боюсь, это просто невозможно.

Из всего, что сейчас мне сказал Нестеров, уловил самое главное:

– То бишь она навсегда потеряла голос? – Я даже не старался скрыть радость.

– Нет, конечно. Голос со временем обязательно восстановится, тем более при должном лечении, но не возможность петь. Хотя медицина знавала чудеса, да и опытный фониатр вполне мог бы ей помочь. – “Айболит” принялся занудно загибать пальцы, перечисляя: – Операционное лечение по восстановлению связок, правильная терапия, занятия по разработке голоса и, разумеется, деньги на все это удовольствие – тогда, вполне возможно, эта “птичка” еще сможет петь, лет эдак через пять.

– Спасибо, не надо. Птичке и без пения прекрасно, – отмахнулся я и перевел взгляд на Николая. – Проводи доктора.

Сам я собирался пойти к Еве. Теперь она должна была четко уяснить, что цель ее жизни – понравиться мне. Петь девчонка больше не сможет, а делать что-то еще вряд ли умеет. Но если постарается меня ублажить…

Когда я вошел, Ева сидела в углу, съежившись калачиком, обняв себя за колени и опустив голову. Она покачивалась из стороны в сторону и что-то едва слышно бормотала, изредка всхлипывая.

– Нестеров рассказал о диагнозе. Мне очень жаль, Ева. – Я даже показательно нагнал на лицо тоску. Пусть думает, что так и есть, и меня волнует эта маленькая проблема.

Она даже не шевельнулась, продолжая смотреть куда-то в пустоту.

Приблизившись, задумчиво осмотрел растерянное лицо девушки. Кажется, она и правда была сильно расстроена. Я же не особенно жалел о потере из чисто эгоистических побуждений. Мне бы хотелось услышать, как она поет, возможно, даже понравилось бы мне куда больше, чем ее шепот. Но это только возможно. С равной долей вероятности я мог бы скривиться, потому что еще ни одна оперная прима или эстрадная певичка не вызвали во мне никакого отклика. Поэтому я, черт возьми, рад, что она будет шептать всю жизнь, и эти звуки будут заводить меня, словно высокоплотный бензин в болиде Формулы-1.

– Понимаю, тебе сейчас тяжело, но что ни происходит – все к лучшему. – Я решил попытаться объяснить все доходчиво, чтобы она наконец осознала свое положение. Даже тон из повелительного стал доверительным, словно мы с ней на равных. Не поможет это – придется применять другие методы. – Если бы не звук твоего пропавшего голоса, я бы не выкупил тебя в том борделе, и ты бы…

Надрывный всхлип, и Ева все же подняла голову, глядя на меня с нескрываемой ненавистью. Глаза красные, губы дрожат.

– Понимаете? Да ни черта вы не понимаете! Какое к лучшему?! – даже хрипя все эти реплики, она умудряется кричать. – Это конец. Мой конец!

Голос сорвался, и Ева закашлялась, давясь слезами и всхлипами, но уже через пару мгновений затихла, вновь подняла на меня взгляд и прошипела:

– Это вы во всем виноваты! Вы и вам подобные уроды! – Она вскочила на ноги, схватила стакан воды с подноса и сжала в руках: видно, хотела попить, чтобы остановить приступ кашля, но потом просто швырнула стекло об пол. – Ненавижу! Купили меня?! Так вот, я бракованная!

Словно в замедленной съемке, я смотрел, как разлетаются в стороны осколки стакана, замечая, как выплеснувшаяся из него вода превращается в дорожку капель и оседает рядом с моими ботинками.

А девчонка все так же стояла и тряслась всем телом…

Тут я понял две вещи: по всей видимости, я на редкость хуевый психолог, и второе – Ева далека в данный момент от адекватности, чтобы понять все, что я собирался до нее донести. Другая бы была благодарна за выкуп, за сохраненную жизнь. Да и хрен с ним, с голосом, жива, и ладно. Ева же реагировала так, будто я лично рвал ей связки.

Я едва успел перехватить ее руку, прежде чем она схватила куда более тяжелый, чем стакан, графин и отправила вслед. Девчонка забилась в силках моего захвата, будто бабочка в паутине, того и гляди сама себя покалечит в приступе истерики.

– Ненавижу. Лучше убейте меня, чем вот так! Вы же хотели меня убить? Так убейте! – через слово всхлип, попытка ударить, укусить или лягнуть.

Пришлось приложить почти всю силу, чтобы хоть немного сдержать Еву. Невольно удивился, откуда вообще столько энергии у хрупкой девчонки, хотя в памяти тут же всплыло детское воспоминание: когда мне было десять, и мать попросила подержать кошку, которой в глотку нужно было запихать лекарство. Та тоже сопротивлялась, хотя весу в ней было килограмм пять, а упорства на три тонны. Так же и в Еве.

С трудом повалив девушку на кровать, словно “кавказскую пленницу”, завернул в одеяло и придавил собственным весом. Но даже спеленатая по рукам и ногам, понимающая, что борьба бесполезна, она все равно продолжала извиваться подобно гусенице.

– Да успокойся ты, – теперь глядя ей в лицо, орал уже я. – Дура припизженная. Голову включи, идиотка. Я не собираюсь тебя убивать, хотя каждым своим поступком ты явно хочешь этого добиться. Наоборот, блядь, я вытащил тебя из борделя, откуда бы точно унесли выебанную и по частям в пакете. Рассчитывал на благодарность за сохраненную шкуру. Хер с ним, пусть не сразу. Я даже врача тебе вызвал, так что не так, блядь?

– Голос, – испуганно пискнула она подо мной, и в штанах все заныло от желания впиться ей в губы. И самому стало мерзко. Черт, что за херня со мной творилась? Неадекватная идиотка кричит, чтобы я убирался, а у меня член колом встает. Это разозлило во сто крат.

Мы не “миссис и мистер Смит”, а поцелуй и животный секс сейчас будут явно не в строчку.

– Голос – не жизнь, доходит?! – заорал я. – Переживешь! Мечта разрушилась? Да и хуй с ней! Это Москва, детка. Тут каждый день у кого-то что-то разбивается, но ничего. Дальше существуют, выкручиваются. Некоторые даже умудряются извлечь из положения выгоду.

– Я не хочу ничего извлекать, я хочу домой, отпустите меня домой, раз вытащили. – Она продолжала давиться слезами, но бешеный запал уже исчез. Теперь девчонка была просто обмякшим телом в ожидании моей следующей реплики.