Клубничное искушение для майора Зубова - Мария Зайцева

Потому что руку не убирает, шепчет в ухо насмешливо и жарко:

— Тихо, Клубничка, тихо… Потом покричишь. Потом. Не здесь.

До меня смысл фраз плохо доходят, потому что именно в этот момент он начинает двигаться. И каждое его горячее слово сопровождает мощный толчок здоровенного члена.

И я не слушаю, да. Вскрикиваю. Потому, наверно, Зубов и не убирает руку ото рта.

Ну и еще, судя по зверскому взгляду и набирающим силу движениям, ему нравится на это смотреть.

А мне нравится, когда он так делает.

Я закидываю руки, цепляюсь за столешницу, обнимаю его ногами, смотрю, как он чуть выпрямляется, кладет вторую ладонь мне на ягодицу, фиксируя пожестче, и смотрит то в мои, наверняка, совершенно дикие глаза, то вниз, туда, где соединяются наши тела.

Лицо у Зубова в этот момент настолько зверское, настолько… Сумасшедшее какое-то, что меня трясти начинает от смеси наслаждения и боли, которую доставляют его действия.

Я и себя ощущаю самкой, кем-то… Но определенно, не человеком.

Наверно, так и надо? Мозги отключились, что нам остается? Только животная часть, упоительно радующаяся сейчас тому удовольствию, которое приносит близость.

Зубов не щадит меня, его член бьет сильно и точно, без остановки попадая внутри в какую-то невероятно чувствительную точку, и от этого меня каждый раз потряхивает. Я чувствую, как в низу живота собирается невозможный смерч, который, если не дать ему волю, грозит снести все, к чертям! Мне необходимо это освобождение, и я царапаю широченное запястье заставляющей меня онеметь ладони, глаза закатываются от удовольствия, поясница гнется… Ну же! Ну еще чуть-чуть!

— Хочешь кончить, Клубничка? — хрипит Зубов, жадно разглядывая то безумие, что со мной происходит. Благодаря ему.

Я мычу в его ладонь проклятия, матерюсь, сдавливаю пятками поясницу склонившегося ко мне опять мужчины…

— Сладкая…

И именно это слово меня выносит за пределы сознания.

В голове словно петарда взрывается, все кружится и летит, я даже не осознаю, что все тело прошивают дикие импульсы кайфа, кричу опять, вернее, пытаюсь. Потому что Зубов все контролирует, великодушно позволяя мне полностью сойти с ума. Дожидается, пока дрожь, бесконечно, кажется, бьющая мое бедное тело, чуть-чуть утихает, убирает ладонь от натертых губ, цепляется уже обеими руками за ягодицы и в пару движений догоняет, не отводя взгляда от моего красного лица.

И я тоже смотрю. Мне нравится, как он кончает.

Потом Зубов опять оказывается на мне, обессиленно упирается кулаками в столешницу, мягко касается измученных губ поцелуем.

— Ты — самая сладкая Клубничка на свете, — хрипит он, и эта незатейливая фраза словно гладит меня изнутри. Нежно-нежно.

Я не отвечаю, только провожу ладонью по мокрому от пота лбу.

— Вымотала меня, — комментирует он, усмехаясь, — всю душу вынула.

Я не отвечаю, закидываю руки за голову, потягиваюсь.

Зубов все еще во мне, и это так… Хорошо. Непривычная сытость и спокойствие, в кои-то веки не обрабатывающий на бешеной скорости информацию мозг… Время блаженного безвременья.

Сладкого.

Зубов опять увлекается облизыванием моей шеи, и сейчас это ощущается шелковистой лаской.

Покорно поворачиваю голову, давая ему больше доступа… И утыкаюсь в черный глазок камеры.

Ох. Ты. Черт!!!

— Зубов!!! — шиплю, упираясь в широченные плечи, — тут камера, Зубов! Ты рехнулся?

— Конечно… — он не обращает внимания на мои попытки скинуть его с себя, продолжает исследовать шею губами, — здесь везде камеры… — и, видно, решив, оставить мне хоть немного целых нервных клеток, добавляет, — я их отключил. Потом почищу те, что в коридоре.

— Черт… — напряжение отпускает, а действия Зубова не проходят бесследно для организма, — Зубов… Я убью тебя…

— Обязательно убьешь, — шепчет он, не прерываясь, — обязательно. И оседлаешь. А потом еще раз… И еще… Но не здесь.

Он с видимой неохотой отрывается от меня, одновременно покидая мое тело, и это ощущается неприятной пустотой…

Я стыдливо свожу ноги, Зубов отворачивается, мгновенно приводит себя в порядок, уничтожает все следы нашего присутствия здесь. Деловито и споро.

Я за это время успеваю только юбку опустить и сползти вниз, придерживаясь за стол, потому что ноги ощутимо дрожат.

— Пошли, Клубничка, — командует он, превращаясь все в того же невозмутимого придурка, по лицу которого вообще невозможно понять, чем он сейчас занимался, — держись позади, в коридоре могут быть… Люди.

Я все еще нахожусь в легкой эйфории и подпитии, и только этим могу объяснить то, что меня его слова не пугают. А должны бы.

Но Зубов — опытный шпион.

Мы выходим, никем не замеченные, добираемся до кабинета отдела строения вещества, там я забираю вещи, и затем мы идем вниз. Спокойно и ровно, разговаривая, как коллеги, идущие с фуршета, а не как коллеги, только что хорошо потрахавшиеся.

По крайней мере, я изо всех сил на это надеюсь.

А то мне еще здесь работать.

Карьеру строить…

Зубов идет впереди, я следом, разглядывая его мощные плечи и думая, что уже одно то, что я опять начала думать о карьере, хороший знак.

Иногда можно, но на постоянку — Боже упаси.

Сегодня я этот гештальт закрою, наконец.

Чтоб больше к нему не возвращаться. Работа и…

— Как вы себя чувствуете, Катюша?

Голос Хохлова до невозможности приторный, настолько, что мне становится тошно во рту. Словно опять той дряни, что он мне намешал вчера, глотнула.

Мерзкий мужик, все же. Нисколько его не жаль будет.

— Голова побаливает, — трагично округляю глазки, — я ведь совершенно не умею пить…

— Ну, чуть-чуть можно же… Просто, чтоб расслабиться. А то вы сильно зажаты, Катюша…

И после этих слов он становится за моей спиной и… Начинает массировать плечи! Клянусь, именно это и делает!

А я настолько от творящегося безобразия охреневаю, тут другого слова и отличница вроде меня не подберет, что сначала даже и не сопротивляюсь.

Вялые мужские пальцы наминают мне шею, а голос журчит, пытаясь быть соблазнительным:

— Вы так напряжены, Катенька… Нельзя же так… Я понимаю, что вам все очень интересно, и задачи непростые, но все же… Надо уметь расслабляться… Иначе есть риск быстро выгореть, Катюша…

Его слова и, особенно, действия приводят к прямо противоположному результату. То есть, напрягают сильнее и сильнее.