Последний Исход - Вера Петрук

Время превратилось в тягучую патоку и лениво застыло в воздухе причудливыми узорами. Они дрожали, как хрустальные капли, пока налетевший ветер не разбил их друг о друга.

Сын канцлера исчез, задохнувшись в песчаной буре. Воздушные потоки превратили его тело в пыль, которая, кружась, осела в комнате настоятеля пушистым облаком. Теперь халруджи был самумом. Раскаленным, свободным ветром пустыни, убивавшем все на своем пути. Он кружил и кружил, уничтожая покои Бертрана, цитадель с серкетами, подземелье с учениками. Самум плясал, вытанцевывая из прошлого забытые голоса и звуки.

Гулко бил колокол Алебастровой Башни, предвещая гибель великого города, «васс`хан», – шептали на ухо губы Атреи, сухая пустынная трава колыхалась на ветру, царапая ладони жесткими колосками. На сверкающее лезвие клинка с тихим звоном опустилась пыль. Через секунду она исчезнет, утонув в потоке крови, которым вдоволь напьется высохшая глотка смерти.

На губы Арлинга скатилась капля пота, во рту стало горько. У него закружилась голова. Она лежала на коленях Магды, от которых исходил дивный аромат луговых васильков и свежей травы. За их недолгую весну, он так и не узнал ее, а теперь не узнает никогда.

Снова поднялась буря. Из распахнутого окна башни она перекинулась на глиняный такыр, взметая маленькие смерчи на его сухой коже. В горячих вихрях беспорядочно крутились песок, пыль, обломки веток и растений, захватывая в хоровод все новых танцоров. Еще немного и эти робкие смерчи превратятся в красновато-коричневые струи взбесившегося песка, которые хлещут сильнее ливня с градом. Вместе с пылью и песком полетят камни, превратив мир в прах.

Яркий свет ослепил его и вошел во тьму, ставшую новой твердью мира. Ее окружали небеса, хаос, бездна и ветер. Правое вошло в левое, а левое хрипло рассмеялось ему в лицо. Гибель и возрождение настоящего со скрипом открыли ворота, ключ от которых он искал слишком долго. Первый Исход сменился вторым. А за ним наступил Третий – последний.

На каждом шагу мы оставляем клочки наших жизней. Нельзя, чтобы враги подобрали их. Враги везде. Он кружили с ними в бою, но их было слишком много. Так было всегда, так будет вовеки. Воин помнит своих врагов. Всех до единого. Они стали его совестью, которая никогда не спит. Он будет сражаться, даже если поражение кажется неизбежным. Будет безрассудно бросаться вперед, не думая о победе. «Поступая так, ты освободишься от грез», – обещал иман, но на пути халруджи оказалось слишком много дорог.

Учитель подобен игле, ученик подобен нитке. Я пришел за вами, Тигр Санагор. Я сварю в масле того, кто предал вас. Слышишь, Бертран? Я нанесу неожиданный удар по твоим сомнениям. Ударю по твоей решительности. Сокрушу твои порядки. Воспользуюсь твоими ошибками. Проникну в твои мысли. Извлеку выгоду из твоего страха.

Я – дракон, поднимающий коготь. Дьявол, озирающий океан. Феникс, танцующий с ветром.

И тут он услышал Магду. Ее слова были нежны, как капли дождя в выжженной пустыне.

– Когда моросит, кажется, что с неба падают бесчисленные волосы, – прошептала она. – Когда волосы человека меняют цвет, он стареет. После смерти нет ничего.

Остановись, Арлинг.

Халруджи показалось, что он с размаху врезался в каменную стену, которую кто-то возвел у него на пути. В голове затрещало, пыхнуло жаром, лицо опалило пламя, оставив след на щеках. Твердый пол стукнул его по коленям, шлепнул по ладоням, оглушил ударом по голове. Заставив себя подняться и стараясь не замечать волны тошноты, подкатывающейся к горлу, Регарди потушил пламя, жадно метнувшееся от упавшей свечи к ковру. Все чувства взбунтовались. В комнате не должно было пахнуть свежей весенней грязью, и грачей, которые водились только в Согдарии, здесь тоже не могло быть. Но они хрипло и надрывно кричали, зовя его пройти по сожженным мостам. Драгоценные минуты ушли на то, чтобы подняться. Его шатало, а ноги дрожали так, словно он обежал весь Балидет, не останавливаясь.

Сбив несколько столиков с декоративными фигурками, которые собирал Бертран, халруджи пополз туда, где оставил Аджухама. Как и все другие люди в комнате, Сейфуллах сидел, неподвижно застыв, словно восковая статуя. И хотя Арлинг ожидал подобного, результат удивлял. На тренировках в школе иман всегда останавливал его после часа кружения, на словах объясняя, что произойдет, если продолжить танец дальше. Когда Веор привел Арлинга к настоятелю, еще не было полуночи. Сейчас же за окном начинал брезжить рассвет.

Коснувшись Сейфуллаха, Регарди понял, что не знал, как выводить людей из того состояния, в которое повергал их танец. Иман рассказывал ему о гипнотической силе этих движений, но ничего не говорил о том, что делать после. Нашарив таз с водой, оставшейся после умывания Бертрана и удивляясь его тяжести, халруджи вылил его на голову Аджухама. Им нужно было спешить. Он не знал, сколько пройдет часов, прежде чем Бертран и другие серкеты очнутся. Возможно, у них были минуты. Хлопая Сейфуллаха по щекам, Регарди поймал себя на мысли, что думал о чем угодно, только не о том, что ему нужно убить предателя. То, что так хотелось сделать во время танца и до него, сейчас лишь усиливало тошноту. Он разберется с ним после, когда спасет учителя из Солнечной Комнаты.

Наконец, Сейфуллах зашевелился, и халруджи почувствовал облегчение. На какой-то миг ему показалось, что иман обманул его, и танец Атреи – еще одно оружие смерти.

– Что это было? – прохрипел Аджухам, тряся головой. – Откуда дым?

– Туман в глазах скоро пройдет, – устало ответил Регарди, поднимая его с пола. Больше для того, чтобы повиснуть на Сейфуллахе самому. Лучше не становилось, а тошнота в горле плавно переходила в усиливающуюся боль в животе.

– У нас мало времени, – прохрипел он, – Я не знаю, когда очнется Бертран, но утром сюда наверняка заглянут слуги. Нужно найти Солнечную Комнату. Дверь должна быть где-то здесь.

– Ты не станешь его убивать? – спросил Сейфуллах, указывая на настоятеля. Бертран сидел, откинувшись на подушки и, казалось, грезил наяву.

Арлингу не хотелось отвечать, и он неопределенно махнул рукой. Плохое предчувствие подсказывало, что у них было мало времени не потому, что скоро наступит утро, и в покоях настоятеля появятся Веор и другие серкеты. Халруджи волновало другое. Танец Атреи не только ввел в транс зрителей – он изменил его самого.

– Тогда это сделаю я, – фыркнул Аджухам и потянулся к мечу одного из серкетов.

– Нет, он умрет и без нашей помощи, – остановил его Регарди, – если не сейчас, то очень скоро.

Впервые ему не хотелось чьей-либо смерти.

* * *

В покоях настоятеля оказалось всего две комнаты. Та, в которой Бертран принимал гостей, и спальная. И хотя Арлинг не надеялся, что дверь в Солнечную Комнату, будет гостеприимно открыта, он был уверен, что они легко найдут ее. Комната, где спал Бертран, была круглой и находилась на большом карнизе, который выступал над телом башни, словно старый нарост. Вдоль стен тянулся ряд высоких окон, закрытых стеклами – редким материалом, завезенным из Согдарии. В Сикелии только самые богатые дома позволяли себе иметь стеклянные окна. Помимо стекла в спальне Бертрана хватало роскоши. Одеяла из тончайшего шелка, пухлые подушки, расшитые золотом, шкатулки с редкими минералами и драгоценностями, изящные вазы с засахаренными фруктами больше подходили для обстановки будуара сикелийской красавицы, чем для настоятеля древнего ордена отшельников.