Секта в доме моей бабушки - Анна Сандермоен

Но наш репертуар не менялся годами.

Открытка от бабушки

Великая сила музыки

Спустя годы после секты, когда я уже стала взрослой, и перестройка была в самом разгаре, я случайно услышала записи с немецкими фашистскими маршами. Меня тогда потрясло, насколько похожи они на те патриотические песни, которые исполняли мы. Слушая эти марши, я обнаружила в себе тот же эмоциональный подъем, какой испытывала в детстве, исполняя в хоре советские песни. В них была такая же энергетика, задорная и уютная. Поразительно, что энергетика фашизма и нацизма так напоминает советскую и коммунистическую. Это как инъекция счастья через уши прямо в мозг.

Когда жизнь вокруг тебя черная и беспросветная, и ты не принадлежишь сам себе, музыка, опера и театр – огромное спасение для души.

Потому-то тоталитарные режимы с таким удовольствием привлекают работников искусства для своей пропаганды. Это отлично работает. Опера, балет и кинематограф были оплотами иллюзии счастья в нашей стране.

Песню «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно» я пела как молитву. Бормотала или произносила мысленно, когда было особенно тяжело или страшно.

Душевнобольные певцы

Все популярные в то время исполнители, все, кого слушала огромная страна, считались у нас насквозь порочными и совершенно больными. Пугачева, Леонтьев – да абсолютно все (за исключением тех, кто оказывался у нас на лечении, или тех, кто нас поддерживал, типа Эдуарда Успенского или Ролана Быкова) считались душевнобольными, алкашами и наркоманами, с грязным отношением к противоположному полу. Никто из наших взрослых не мог спокойно относиться к тому, что кто-то чем-то отличается от них. Осуждалось все: и прически, и одежда, и грим, и декорации, и манеры исполнения. Во всем этом они находили признаки фатальных психических отклонений.

Но хотя телевизор у нас никто не смотрел (это было запрещено), в те редкие моменты, когда мы оказывались на воле – например, в походе, – мне иногда удавалось услышать популярную музыку. И я боялась признаться, что она мне нравится.

Страх

Забегу вперед и расскажу, что происходило сразу после того, как я закончила эту книгу и решила дать почитать рукопись нескольким своим знакомым. Я хотела узнать, насколько понятно и интересно мне удалось описать события своего детства. Реакция оказалась противоречивой, и это весьма любопытно.

Людям, которые обладают, с моей точки зрения, западным менталитетом, которые давно уехали и успели перестроиться, моя книга понравилась – именно в том виде, в каком вы сейчас ее читаете. А те, кто до сих пор живут в России или уехали, но продолжают мыслить прежними категориями, считают, что этот текст необходимо «литературно обработать». То есть сделать из моей всамделишной истории художественное произведение, словно это происходило не взаправду, а где-то в другой вселенной или в чьей-то нездоровой голове.

Такова реакция, кстати, и моего папы: он хоть и был участником описанных событий, теперь как будто не верит, что это правда.

Я категорически против того, чтобы превращать мою документальную прозу в фикцию. Однако реакция людей, которые хотели бы видеть мою книгу в качестве художественного произведения, заставила меня задуматься о том, как же глубоко в нас укоренен страх признать реальность такой, какова она есть!

Как есть и как хочется

Для меня уже давно непреложной истиной является утверждение: физическое насилие над детьми – это плохо. И тут не может быть двух мнений. Даже если предположить, что, находясь в коллективе, можно по-разному относиться к его идеологии, то двух мнений относительно применявшихся в нем методов быть не может. Для меня. Но, как выяснилось, не для тех взрослых, которые были частью всего этого предприятия.

Со временем я начала выходить на контакт с людьми, которые когда-то были со мной в секте, – чтобы уточнить детали или найти фотографии из нашей жизни (хотя бы для этой книги). И столкнулась с реакцией, которая заставила меня призадуматься.

Эти люди до сих пор с придыханием произносят имена Главного и моей бабушки. Говорят, что несмотря ни на что пребывание в коллективе изменило их жизнь к лучшему. Они оправдывают методы Главного и не воспринимают никаких негативных оценок. Услышав, что моя книга содержит критику его деятельности, они отказывались меня поддержать.

Я поймала себя на мысли, что эти люди напоминают старых нацистов: они прекрасно осознают, что были замешаны в чем-то очень нехорошем, но признавать это слишком поздно. Если они это признают, их казнят.

Другие пытаются найти для себя оправдания: мол, мы же не знали, мы же были молоды, нас обдурили, нас обманули, а мы искренне верили и т. д.

Некоторые, выслушав мои аргументы (а на самом деле, просто факты), говорили:

– Я этого не знал и сожалею, что так вышло. Но…

Истина истиной, а правда оказывается у каждого своя.

Но я знаю, я просто убеждена, что нельзя допускать, чтобы такое повторялось.

Что в жизни – во внутрисемейных отношениях и в воспитании детей, – что в бизнесе, что в политике – всегда стоит видеть разницу между тем, чего мы хотим, и тем, как на самом деле получается. Это могут оказаться два параллельных мира.

Можно стремиться к идеальному обществу, к максимальному использованию человеческого потенциала, к воспитанию сверхлюдей – все это очень привлекательно. Вопрос только в том, что выходит на деле.

Из-за того, что люди путают то, чего им хочется, с тем, как получается, то есть путают желаемое с реальностью, возникает огромное количество конфликтов и недопониманий.