Волчий корень - Юлия Игоревна Андреева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Волков подошел к детскому гробику и кивнул Хряку. Раздался щелчок, хруст и…
— Ой, грех-то какой! — завыла Евпраксия, закрывая ладошками глаза, и тут же Волков обнял ее за плечи, не дав снова сомлеть.
— Какой же грех? Не грех это, а баловство. Ну, сама посмотри, матушка, какие дела в твоем монастыре деются. Да не пужайся ты, не страшно тут, ну ни капельки. Сама гляди. Да не бойся, не бойся. — Он ласково взял монахиню за запястья, убирая ее ладони от лица. — Удивляешь ты меня, матушка Евпраксия, нешто девочкой никогда не была? В куклы не играла? Это же не всамделишный младенец, это…
Схватив Волкова за руку, Евпраксия сделала над собой усилие, подошла к маленькому гробу и уставилась на лежащую в нем тряпичную куклу в вышитой бисером рубашечке.
— А где же ребенок? Или ребенок обратился куклой? — Оленьи глаза игуменьи увеличились от страха, губки тряслись.
— Грешно тебе, светлая матушка, такие глупости говорить, — хохотнул Волков. — Нет уж, младенцы куклами не обращаются, это ты что хочешь со мной делай, не поверю. — С предельной осторожностью дознаватель извлек из гробика куклу и положил ее на крышку соседнего гроба. Игуменья тяжело дышала.
— Это ничего не доказывает. Нас же не было при ее погребении. Может, это кукла ее умершей дочери, и она просила положить ее себе во гроб. Мы же не знаем… — Игуменья казалась напуганной, взгляд метался от одного опричника к другому.
— Не знаем, — согласился Волков, — зато ты сама нам сказала, что бирюзовый бисер появился в монастыре вместе с Соломонией, когда ту постригли в монахини. А Соломония получила его перед разводом, стало быть, не могла раньше преподнести диковинные бусинки здешним мастерицам. Бабушка же умерла до того, как Соломонию постригли. Стало быть, когда это понадобилось, гроб вскрыли и положили туда куклу. Хорошо бы знать: зачем?
Вернувшись в келью игуменьи, Волков положил рядом куклу в рубашечке и сапожок — бисер был тот же самый. Кукла изрядно прогнила, но он все равно попытался натянуть ей на ногу сапожок, тот был сделан на ножку побольше, да и сложно представить, чтобы тряпичная кукла сама бродила по монастырю.
— Понимаю, что утомил тебя, матушка, ужо сверх возможного, но помоги еще в одном. Подскажи, кто управлял монастырем, когда сюда поступила Соломония Сабурова.
— Когда женщина принимает постриг, о ней следует говорить, используя ее монашеское имя, — устало напомнила Евпраксия. — Это думать надо. До меня была Анна, а до нее Христина, а еще раньше… Ирина. Да, когда старица София в своем новом статусе в первый раз прошла через монастырские ворота, чтобы остаться здесь навсегда, место игуменьи занимала матушка Ирина.
— А нельзя ли узнать, чьих она была? — Волков с удивлением наблюдал за матушкой Евпраксией. Вот, казалось бы, уставшая, испуганная, растерянная, кажется, ляжет да и, не приведи боже, помрет. Но вот понадобилась ее помощь — и какие перемены: глазки заблестели, ланиты осветил заметный румянец. И вот перед Волковым не уставшая, замученная баба, а воин в рясе и апостольнике.
— Ирина. Это должно быть записано, погоди чуток. — Она скользнула в сторону сундука и извлекла оттуда книгу с коричневым кожаным переплетом. — Ирина, ну так я и думала. И в миру она тоже Ирина Стефановна по фамилии Косач. Я, понятное дело, ее не застала. Но тут написано, что муж ее — сербский герцог святого Саввы48. Не ведаю, что сие означает.
— Косач? Что-то знакомое, — задумался Волков. Больше о ней ничего не известно?
— Как же, тут и думать особенно нечего, — устало улыбнулась Евпраксия. — Анна Косач вышла замуж за Василия Глинского.
— За отца Елены Глинской, матери государя! — ахнул Волков. — А Ирина в таком случае родная тетка Елены Глинской?
— Выходит, что так.
Глава 6
ПЕРЕМЕНА УЧАСТИ
Заранее условившись с опричниками, что те подождут его в трапезной, Волков попрощался с Евпраксией и, оставив ей вещественные доказательства, попросив спрятать их понадежнее где-нибудь в усыпальнице, после чего догнал своих.
— Итак, ребенок в монастыре был, и, если смотреть по вышивкам, он появился там после 25-го года.
Опричники кивнули. Один только Брага отрицательно помотал головой.
— Про бисер уразумел. Его привезли с вещами Соломонии, — кивнул он, — но что если Соломония делилась бисером с другими женщинами? Предположить, что мать, оторванная от своих детей и привезшая в качестве дорогой памяти сапожок или куклу в рубашечке, расшила эти вещи новым бирюзовым бисером, в то время когда ее собственные дети находились за тридевять земель? Нет, детские вещи еще не доказательство. Не согласен.
— Возможно. Но зачем понадобилось хоронить куклу? Не забывайте, мы обязаны рассмотреть все возможности и только после этого делать выводы.
Волков взглянул на Томило, и тот, правильно поняв намек, начал извлекать из сумы письменные принадлежности и расставлять их на столе. Красавец Томило хоть и обладал ровным понятным почерком, что давало бы ему возможность устроиться переписчиком, но, в отличие от приказных писцов, наотрез отказывался работать стоя. Таким уж он уродился, что во всем предпочитал комфорт. Вот и сейчас Чулков вольготно располагался за общим столом, нимало не волнуясь, что побратимам придется держаться в сторонке от его мазучих чернильниц, а кому-то, возможно, и вообще отсесть от стола.
— Если предположить, что Соломония имела ребенка и ребенок этот не умер, а остался жив, вопрос. Куда она могла его отправить?
— Я бы к родственникам или друзьям отослал. Пусть бы воспитали как своего собственного, — предложил Хряк. — Подумаешь, на одного ребятенка больше по двору бегает. У моей сестры каждый год по двойне. Так я — родный дядя — их не то что по личикам не различаю, а и имена, бывает, запамятую. Пришли ты в такую семью еще одного ребенка, даже дворня не разберется. Не то что посторонние.
— Ну что же, Замятня Иванович. Подсаживайся к Томило и пересказывай ему всех своих сродников, что были живы в 25-м году. А ты, Томило, их расположи как в семейном древе, я тебя учил. Чтобы сразу все было понятно кто и чей. Да, и баб не пропускай. Не удивлюсь, если Соломония отправила ребенка к родственнице, которую хорошо знала.
Теперь второй вопрос: если не к родственникам, то к духовнику, к подруге… в семью одной из девушек, что верно оставались при ней в монастыре. Значит, потребуется список всех прислуживающих ей женщин и здесь, и в столице. Брага, спроси у матушки Евпраксии, может, список сохранился. Ребята в Москве тоже разузнают, что смогут, потом сравним.