Экипаж. Предельный угол атаки - Андрей Орлов

Они привыкли к надоедливым комарам, которые в Афганистане мелкие, как пыль, вьются вокруг лица и никак не решаются сесть. Зато если сядут, то и укусят. Ты начнешь расчесывать ранку, повышая ее температуру, и они-то среагируют немедленно – налетят и сожрут.

Пилоты привыкли к мухам, таким же мелким и назойливым. Если прицепятся, то будут пикировать на одно и то же место и не успокоятся, пока не сядут.

Они привыкли к осам с отвисшей задней частью, которые в Афганистане тяжелые, как бомбардировщики, но трусливые. В отличие от русских эти твари удирали, едва завидев опасность. Любимым развлечением Сереги стала охота на них. Он бил ос ракеткой от бадминтона. При ударе они разлетались на куски, и ими можно было подкармливать муравьев, о которых вообще разговор особый.

Поначалу пилоты травили их аэрозолями, жгли, топтали – все бесполезно. Муравьи в Афганистане разные, всевозможных габаритов и степеней откормленности, вплоть до мизерных, вонючих и назойливых. Все они постоянно что-то тащат. Нет у местных муравьев холостых рейсов.

А сколько дорог протоптано ими по земле, по забору, по стенам. Если перечеркнуть такую дорогу, то муравьи замирают в недоумении, мечутся, бегут назад, возвращаются. Собирается толпа, насекомые долго совещаются, потом продолжают прерванное движение. Временами они затевают переезды. Тащат яйца и мусор – ветки, листья, травинки. А с каким остервенением кусаются!..

Ближе к вечеру на площадь подошел знакомый грузовик. Вновь собралась толпа. Ораторствовал фанатик, обвешанный оружием, что-то орал в медный мегафон, угрожал, увещевал, заклинал. Он завел толпу, люди начали скандировать какие-то лозунги. Несколько мужчин в порыве страсти схватили протянутые автоматы, радостно смеясь, полезли в кузов.

Потом ветер опять носил мусор по площади, рылись в помойке собаки и кошки. Домашние животные в Афганистане страшны так же, как и вся здешняя жизнь. Собаки полудохлые, кожа да кости, злобные глаза, тупые взгляды, постоянно рыщут в поисках еды.

Кошки – тоже не персидские. Длинные морды, худые, драные, пугливые. Но порой они настроены решительно. Запросто проникают во двор, начинают хозяйничать. Удаляясь, лапой оттягивают калитку и выскакивают так, чтобы она их не прихлопнула. Ночами грохочут во дворе, скулят, спать не дают. Пугают даже часовых, которые пару раз открывали по ним огонь.

Позавчера Глотов догадался пристроить к калитке тяжелый камень, и паломничество прекратилось. Но одна из кошек осталась во дворе. Другой дороги она не знала, побежала к калитке, а та приперта камнем! Зверушка заметалась, а потом с разбега стала покорять отвесную стену без единого выступа. Она вонзалась когтями в бетон, сползала на землю, снова разбегалась. Примерно с пятой попытки кошка одолела препятствие и была такова.

Ближе к вечеру, когда лежать надоело, пилоты стали блуждать по зданию, по двору, материть охранников. Потом Витька откупорил бутылку минералки, облил себя из горлышка, растирал грудь, урчал, отдувался. Закончилась вода, он схватил вторую бутылку, зажмурился, принялся лить на макушку.

Вакуленко, Карпатов и Глотов сооружали из одеял и обломков стройматериалов кровати. Работали молча, стиснув зубы, проверяли каждую конструкцию на прочность. Серега, не желающий мириться с обстоятельствами, загнанным волком метался по комнате.

– Сгодится, – пробурчал Глотов, падая на странное сооружение, сколоченное ржавыми гвоздями. – Не домашняя перина, но прокатит. Не могу понять, что мне напоминает эта штука. – Он поднялся и пристально уставился на импровизированную лежанку.

– Электрический диван, – буркнул Серега, прекратил метаться по узилищу, разложил на полу доски, сверху бросил матрас и рухнул сам.

– Ой, болит что-то, – пожаловался Вакуленко, хватаясь за шею. – Нарывает или нет, не пойму. – Ранка на его шее подозрительно распухла, приобретала цвет перезрелой сливы.

– Не трогай, – посоветовал Карпатов.

– И шо? – спросил Вакуленко. – Пройдет?

– Само отвалится. – Витька зевнул.

– Ладно, – согласился Вакуленко. – Не буду трогать. Так и помру. Забыл я, Владимир Иванович, кто они такие?

– Талибы, – повторил Карпатов в сотый раз. – В переводе с арабского – студенты, ищущие знания. Ученики медресе. Ты что, Вакуленко, газет не читаешь, радио не слушаешь? Понятно все, зачем обсуждать заново?

– Так то студенты нас схапали? – удивился Вакуленко. – Не похожи они чего-то на студентов, староваты больно. Все двоечники, что ли?

– Валить отсюда надо, мужики, – задумчиво вымолвил Глотов. – И чем скорее, тем лучше. Пропадем мы здесь ни за хрен собачий.

– Да ты шо? – Испуганный Вакуленко подскочил. – Ты сдурел, Глотов? Куда бежать?

Повисло тягостное молчание. Пилоты вертелись на жестких кроватях, таращились в окна, за которыми стремительно темнело, наступала ночь. Охранники какое-то время перекликались, а потом перестали, только собака где-то выла – протяжно, жалобно, противно.

– Командир, что делать будем? – впервые за два часа заговорил Серега.

Голос его был глухой, механический, будто доносился из котла.

– Владимир Иванович, я с тобой разговариваю, – повторил Серега. – Делать что будем?

– Ждать, – неохотно отозвался Карпатов.

– Чего ждать? – Серега зловеще засмеялся. – Пока нам головы отрежут? Так у них за этим делом не заржавеет.

– А куда нам рыпаться-то? – робко заметил Вакуленко. – Их больше. Вон у них какие перфораторы!..

– Так это же автоматы, – не понял Витька.

– Ага, знаешь, какие дырки они делают?

Пленники лениво посмеялись, но им было не до веселья. Все лежали разбитые, подавленные.

– А действительно, Владимир Иванович, чего ждать-то? – несмело начал Витька. – Чего ждать-то? У них ничего не изменится. Надоест им рис на нас переводить, поставят к стенке и пришлепнут.

– А ты вообще рот закрой, – посоветовал ему Глотов.

– Нет, – упорствовал Витька. – Я это к тому, что не бывает безвыходных ситуаций.

– Зато бывают ситуации, в которых выгодно сидеть без выхода. – Серега злобно хохотнул.

– Кому это выгодно? – возмутился Карпатов. – Мне?

– Да не тебе, командир. Ты видел, как нашего консула трясло? Думаешь, он будет что-то делать? Приехал для галочки, составит отчет начальству в МИДе, дескать, экипаж торговал оружием, загребли его заслуженно, можно забыть о пяти негодяях, если не хотим серьезных международных осложнений. А президент про нас даже и не вспомнит. Он вчера в Кремле опять принял…

– Консул – это еще не МИД и далеко не Россия. Никому не известно, как поведет себя Россия в нашей ситуации.

Глотов тихонько засмеялся и проговорил:

– Поведение России угадать нельзя. Черчилль однажды сказал: «Я не могу предсказать действия России. Это головоломка, завернутая в тайну, завернутую в загадку». Во как закрутил!