Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I - Александр Мартин

1806 года, где, по его словам, две с половиной сотни членов клуба и полсотни гостей поддержали восторженный тост в честь Александра. Однако Стедингк оценивает популярность императора более взвешенно: тост мог служить просто рутинным подтверждением лояльности и не выражать истинных чувств.

Подавленное состояние общества, как отчасти показывает и прием в честь Багратиона, может резко смениться вызывающим поведением. Многие, начиная с императрицы, объясняли поражение предательством австрийцев. В Москве, пишет Жихарев, стали поговаривать, что нельзя ожидать побед буквально в каждом сражении и что в России хватит воинов, которые продолжат борьбу. Как выразился один из французских историков, русских будоражил «дух 1792 года» [Haumant 1910: 255]: понести поражение от французов было само по себе очень неприятно, но от вчерашних санкюлотов — совсем уж унизительно. Заключать договоры с ними, тем более после поражения, значило потерять лицо, упасть в глазах всего света и, главное, петербургских дам[92].

После неудачных мирных переговоров летом 1806 года вероятность продолжения войны опять возросла, и князь Одоевский вновь переехал в апартаменты напротив почты. Когда Александр издал 30 августа манифест о предстоящей войне, публика восприняла его, как отметил Жихарев, с мрачной решимостью добиться победы любой ценой[93]. Как и перед Аустерлицем, все были уверены в победе, и Стедингк писал в Стокгольм, что благодаря слухам о полном и окончательном поражении Наполеона (которые, подозревал посол, распространялись французскими тайными агентами) шок, вызванный известием о сокрушительном разгроме прусских армий под Йеной и Ауэрштедтом 2/14 октября, возрос многократно. Однако, несмотря на столь быстрый выход Пруссии из войны, русские не пали духом и вскоре схватились с французскими войсками на территории Польши. Они вступили в войну с той же решимостью, что и годом ранее. Некий молодой офицер, наполовину русский, наполовину немец, призванный в армию осенью того года, писал, что «война с Наполеоном рассматривалась как святое дело, а к нему самому в России относились с ненавистью, как к врагу рода человеческого» [Ste-dingk 1844–1847, 2: 241][94].

На внутреннем фронте российские власти стремились избежать какого бы то ни было риска. Они не пытались для повышения боеготовности вызвать всплеск патриотизма среди высших или низших классов, а ставили себе целью прежде всего предупредить всякое публичное обсуждение событий из страха, что оно обернется критикой правительства. Перед отбытием в армию в 1805 году Александр создал тайный комитет, призванный заниматься вопросами внутренней безопасности, – то есть фактически восстановил «тайную экспедицию», распущенную им же в 1801 году. Комитет был обязан, помимо всего прочего, следить за подозрительными лицами, сборищами и перепиской и пресекать распространение панических настроений – короче, «избирать удобнейшие пути к отдалению от граждан всякой неприязни и тревожной мысли» [Шильдер 1897, 2: 363]. Комитет развернул свою деятельность главным образом в столицах, но должен был также поддерживать связь со всеми губернаторами и не допускать распространения опасных слухов в провинции, особенно в связи с вызванным войной повышением налогов. При этом членов комитета обязывали проводить различие между злостными выступлениями подрывного характера и безобидными слухами [Шильдер 1897, 2: 362–364; Булич 1902–1905, 1: 168–171].

Указом от 13 января 1807 года тайный комитет был преобразован в Комитет общей безопасности. Этот орган, получивший странное, звучащее несколько по-якобински название, должен был не только выполнять те же функции, что и его предшественник, но и обратить особое внимание на «остатки тайных обществ под названием Иллюминатов, Мартинистов и других тому подобных» [Шильдер 1897, 2: 365]. Подозревали, что эти организации состоят из французских агентов, занимающихся саботажем, подбивающих народ к измене и распространяющих слухи о свободе для крепостных[95]. Правительство и значительная часть дворян полагали, что существует двойная угроза существующему порядку: тайные общества представителей высших классов (подозревавшиеся еще Екатериной в связях с врагами отечества и в подрывной деятельности) и вера крестьян в то, что Наполеон даст им свободу. Перед комитетом поставили задачу разоблачить этот заговор.

Вторая угроза в особенности тревожила власти. Ходили слухи, будто бы Наполеон потребовал освобождения русских крепостных в качестве обязательного условия заключения мира, и какой-то крестьянин выразил надежду, что война покончит с несправедливостью в России. Говорили, что Наполеон считает своими врагами только дворян, а крестьянам даст свободу. Эти слухи усиленно муссировались французскими агентами, распространявшими в 1807 году на западных границах России листовки, в которых расписывалось произведенное Наполеоном освобождение крепостных в Великом герцогстве Варшавском. В ответ российское правительство, в придачу к усилению полицейского надзора, развернуло кампанию по выпуску книг и брошюр, дискредитирующих Наполеона [Казаков 1970,1:38–39; Сироткин 1981а; Сироткин 1976].

Комитет общей безопасности учредили в связи с тем, что правительство было обеспокоено недовольством, возникшим в среде дворянства, и в еще большей мере – волнениями крестьянской массы. Страх перед крестьянскими бунтами, разумеется, всегда был неотъемлемой частью российской жизни, но в 1806–1807 годах он усилился из-за неурядиц с созданием народного ополчения. Царским указом от 30 ноября 1806 года была образована так называемая крестьянская милиция, что приветствовалось большинством дворян[96], но отнюдь не всеми крестьянами. Так, сенатор И. В. Лопухин сообщал в начале 1807 года о настроениях в Южном и Восточном Подмосковье. Крестьяне не верили обещанию правительства, что служба в ополчении будет кратковременной (воинская повинность в России предусматривала службу в течение двадцати пяти лет), а срочность его создания наводила их на мысль, что вражеские войска уже вторглись на территорию России. Лопухин установил также, что некоторые горожане делают щедрые денежные взносы на войну, а другие предоставляют их неохотно: многие провинциалы считали, что налог на военные расходы начисляется разным губерниям неравномерно[97].

Даже в спокойные времена приходилось следить за тем, чтобы крестьянские массы не восставали против крепостников, а с появлением такого врага, как французы, эта проблема обострилась. В декабре 1806 года губернаторам был разослан секретный циркуляр, в котором говорилось:

Врываясь в пределы воюющих с ним держав, [Наполеон] всегда старается прежде всего ниспровергать всякое повиновение внутренней власти, возбуждать поселян против законных их владельцев, уничтожать всякое помещичье право, истреблять дворянство и <…> похищать законное достояние и собственность прежних владельцев[98].

Александр призвал Русскую православную церковь воздействовать на крестьянские массы своим моральным авторитетом и предотвратить возникновение у них симпатии к Наполеону. Святейший Синод тут же выпустил обращение к народу, в котором прежде всего объяснял космологическое значение создавшегося международного конфликта. Наполеон, заявлял Синод, отрекся от христианской веры и принимал участие в идолопоклоннических празднествах богопротивной Французской революции. Во время Египетского похода он заигрывал с исламом, затем восстановил Великий еврейский синедрион (в