Вот увидишь - Николя Фарг

Все эти сведения могли бы произвести смятение, сравнимое, я полагаю, с тем, которое можно испытать, выиграв в лотерею сумму, достаточную для того, чтобы изменить вашу жизнь. Я же как можно шире улыбнулся Миталю и пообещал поскорее дать ответ. Но внутренний голос подсказывал мне, что я не поеду.

— А как же я? — имела наглость спросить меня по телефону Элен несколько минут спустя. — Ты обо мне подумал?

— Ты могла бы видеться с Клеманом во время школьных каникул, — попытался я парировать, прекрасно понимая, что партия проиграна еще до начала. — Шесть недель — это ведь не так долго?

В тот же день, по дороге из школы, я рассказал о своих планах Клеману. Как и его мать, он ответил «нет».

— Почему? — спросил я, равно удивленный и раздосадованный. — Чего тебе будет не хватать, если мы оба уедем?

— Мамы, — не задумавшись ни на секунду, ответил он, впервые вызвав во мне ощущение сыновнего предательства, сходное с любовными терзаниями.

— Свяжись с адвокатом, — тем же вечером поддержала меня Анна, — от таких предложений не отказываются.

Спустя три дня адвокат из бесплатной юридической консультации мэрии нашего округа разъяснил мне, что подобные перемены в жизни восьмилетнего ребенка допускаются только с согласия матери. Но судья по семейным делам не позволит мне увезти Клемана, если переезд не будет оправдан более неопровержимыми аргументами, нежели просто профессиональная удача, которую нельзя упустить. Я ведь не потерял работу в Париже, не так ли? К тому же, но это между нами, Бухарест совсем не то, что надо. Нет, если говорить серьезно, единственно правильное решение — ехать одному, оставив Клемана на попечение Элен, и требовать права проводить с сыном все школьные каникулы. Учитывая, что я всегда проявлял себя как примерный отец, добиться этого вполне реально.

Вот так, дабы избежать риска всю жизнь сожалеть о том, что, эгоистически не прислушавшись к требованиям бывшей супруги и сына, уехал за границу, чтобы удвоить зарплату, я упустил единственную выпавшую мне возможность сделать свое существование более привлекательным.

— Видать, тебе не так уж хотелось, — упрекнула меня на следующий день Анна, и в ее голосе звучало легкое раздражение.

Разумеется, она не ошиблась. Отцы, даже самые любящие, всегда не колеблясь на время оставляли своих детей, чтобы удовлетворить собственные нужды: рыбаки, капитаны дальнего плавания, военные, коммивояжеры. Что никогда не мешало их детям расти, развиваться и потом в свою очередь становиться хорошими отцами и матерями семейств.

Я же, с того самого дня, когда родился Клеман, постоянно без всякой причины считал себя потенциально виноватым в том, что покидаю его. Первое, что я говорил женщинам, с которыми встречался, когда Элен меня бросила:

— Предупреждаю: у меня есть сын.

Нет чтобы, как все разведенные отцы, прежде всего жить своей мужской жизнью; нет чтобы ради развития своей профессиональной карьеры дать больше самостоятельности сыну; нет чтобы стать более свободным для женщин, разделяющих мою жизнь; нет чтобы вести себя как нормальная человеческая особь, рожденная состояться и благоденствовать. Так нет же: груз моей вины мешал мне спокойно пользоваться счастливыми моментами, которые жизнь могла бы мне подарить. Я терзался мыслями об ощущении покинутости, которое мог бы испытывать Клеман, когда я находился наедине с женщиной. Терзался мыслями об ощущении обездоленности, которое могла бы испытывать только что встреченная женщина, когда я навязывал ей Клемана за ужином или в выходные. Вместо всего этого, значит, стараясь всегда всем доставлять удовольствие, я в результате уже никому не приносил радости. Поскольку хорошо известно, что все, что ребенок просит у своего отца, чтобы в свою очередь подготовиться смотреть жизни прямо в лицо, — это принять его выбор, в точности как женщина у своего мужчины.

В витрине офиса Народного банка на улице Нотр-Дам-де-Шан были тонированные стекла.

Заметив в ней свое отражение, я осознал, что после смерти Клемана ни разу не смотрелся в зеркало. Я подошел ближе. Странное ощущение — встретиться с самим собой после того, как на всю оставшуюся жизнь тебя придавила судьба. Часть вас, отражающаяся в стекле, свидетельствует о нанесенном ударе, другая, более удаленная, хотела бы не поддаваться эмоциональному травматизму. Хотела бы даже чуть-чуть улыбнуться, чтобы напомнить вам, что, по сути, ничего страшного и ваше суперэго всегда победит. Я попробовал улыбнуться, и очень зря: что-то непоправимо сломалось в моем взгляде, от чего я постарел сразу на десять лет. И все же я привел в некоторый порядок прилипшие ко лбу пряди волос, застегнул еще одну петельку на рубашке и вошел в кафе, предложенное Гислен. Оттуда через квадратики стекол я мог наблюдать за входом в лицей Станислава[31].

В конце восьмидесятых, во время одного из внезапных приступов авторитарности, отцу удалось убедить мою мать, что для серьезной подготовки к бакалавриату мне необходимо завершить среднее образование именно в этой частной школе для мальчиков. К тому же я только по чистой случайности не остался на второй год. А я, который до тех пор ни разу не отважился подступиться к девочке в смешанной школе, как раз во время последнего учебного года испытал-таки приливы захватывающего любовного восторга, но за последующие двадцать пять лет так по-настоящему и не сумел извлечь урок из этого опыта.

Ее звали Аполлина, и я познакомился с ней на ужине у родителей моего тогдашнего товарища-ливанца Саши. Мне до сих пор помнится дрожь возбуждения и тревоги, охватившая меня, когда под конец ужина я понял, что именно с ней я наконец перестану быть девственником.

Стоял февраль с сильными морозами и безоблачным небом. Влюбиться до потери аппетита в первый раз, заниматься любовью в первый раз, страдать от любви в первый раз: из-за такого количества новых ощущений тот год, когда мне исполнилось шестнадцать, запомнился по-особому, более четко, чем остальные. Прошло несколько месяцев после ареста серийного убийцы пожилых женщин Тьерри Полена[32], в это время установили Пирамиды Лувра и освободили французских заложников в Ливане. Это был год создания группой «Джипси Кингз» песни «Бамболео»[33]и появления самых первых игровых приставок в коллежах.

Аполлина была не так сильно влюблена в меня, как я в нее, я очень скоро это почувствовал и понял, что продолжаешь быть влюбленным, даже когда в ответ тебя не очень любят, как раз наоборот. А она очень скоро начала дуться на каждое «да» или «нет», разговаривать со мной сухо, как с надоевшим мужем, и постоянно устраиваться таким образом, чтобы мы встречались именно в те моменты, когда невозможно было заняться любовью, а меня прямо-таки распирало от желания. И чем холоднее она была со мной, тем больше я страдал, тем крепче цеплялся за нее. Я делал ей подарки, которые среди ночи отвозил на велосипеде на другой конец Парижа, опуская в почтовый ящик, я посылал ей бесконечные письма, которые она даже не утруждала себя прочесть. Это продолжалось до того дня, когда, в завершение этого столь классического сценария, наскучив моей угодливостью и доступностью, она переспала с одним из моих лучших друзей, с Матье.