Чахотка. Другая история немецкого общества - Ульрике Мозер

В новелле Томаса Манна 1903 года «Тристан» очаровательная Габриэла Клётерьян приезжает в горный санаторий «Айнфрид» (отсылка к названию виллы Вагнера в Байройте — «Ванфрид») с подозрением лишь на немного затронутые бронхи. Новая пациентка немедленно привлекает всеобщее внимание своим непередаваемым хрупким очарованием и бледностью. Кажется, будто даже кучерские лошади тревожатся «…за столь хрупкую грацию и столь нежную прелесть»[249],[250]. Поэт-модернист и почитатель Вагнера Детлеф Шпинель, также пациент санатория, берет на себя заботу об угасающем существе[251].

Томас Манн в своей новелле пародирует романтический культ болезненной девушки. Шпинель — фигура смехотворная, эксцентричный эпигон, мечтательный эстет, сбежавший из пошлой повседневности в санаторий. До сих пор он написал лишь одну тонкую книжку, напечатанную шрифтом, «каждая буква которого походила на готический собор», действие которой «происходило в светских салонах, в роскошных будуарах, битком набитых изысканными вещами — гобеленами, старинной мебелью, дорогим фарфором, роскошными тканями и всякого рода драгоценнейшими произведениями искусства»[252].

Но хрупкую Габриэлу Клётерьян Томас Манн описывает как очаровательную болезненную фам фражиль, идеальный образ ломкого, ранимого существа. Она появляется как «чудесное создание, нимфа, цветок благоуханный, не существо, а мечта»[253] стеклянной прозрачности. Тревожным знаком ее болезни является «трепещущая бледно-голубая жилка» на лбу, «маленькая, странная жилка, бледно-голубое разветвление которой болезненно нарушало ясность почти прозрачного лба»[254].

Ее болезнь не только подчеркивает ее красоту фам фражиль, но и одухотворяет и облагораживает героиню. От телесности Лидии, героини новеллы «Чудесное» Генриха Манна, удалившейся в горы, чтобы там умереть, остался едва ощутимый отголосок. В горах она окружила себя изысканными произведениями искусства, расписанным фаянсом, матовыми гобеленами и «скульптурами мастеров»[255]. Черты лица Лидии полны «страдающей грации», как у мадонны Фра Анджелико. Она занимается музыкой, самым бестелесным из всех искусств, ее собственный голос уже «угас»[256].

Оторванность от жизни и нежизнеспособность фам фражиль составляет контраст крепкому, обычному бюргерскому здоровью. Это — знак ее избранности и утонченности, которая проступает еще отчетливее в контрасте с грубой прямолинейностью и здоровьем ее партнера. Так, муж хрупкой Габриэлы — крепко сложенный успешный коммерсант Клётерьян, «пищеварение и кошелек которого находятся в полном порядке»[257]. О Габриэле говорится, что она «не могла бы выглядеть прелестнее, благороднее и бесплотнее, чем сейчас, когда она, покойно и устало откинувшись на высокую спинку белого кресла, сидела рядом со своим коренастым супругом»[258]. Их упитанный пухлый младенец обладает «и впрямь отменным здоровьем» и поглощает огромное количество молока и рубленого мяса[259].

Фам фражиль постоянно нуждается в заботе и опеке. Она благодарна, если мужчина заботливо укутает ее постоянно зябнущие плечи теплым пледом или подержит над ней зонтик. «Как холодна эта ручка, — поет Родольфо в „Богеме“, держа за руку чахоточную Мими, — разрешите я погрею ее»[260].

Фам фражиль совершенно не приспособлена к жизни и не обладает никакой жизнестойкостью, оттого либо неспособна подарить жизнь другому существу, либо материнство сводит ее в могилу. Природное постулированное назначение женского существа противоречит натуре фам фражиль, она — «стерильная искусственная красота»[261].

Генрих Манн в ранней новелле «Она ли это?» создает образ юной Жанны, нежной, воздушной женщины, «сквозь которую, казалось, могут светить лунные лучи»[262]. Рассказчик встречает чахоточную героиню на одном курорте, где она умирает вскоре после рождения ребенка.

Габриэла Клётерьян, последняя из старинного рода бременских буржуа-патрициев, «в страшных мучениях и с опасностью для жизни» родила сына[263]. Сразу после родов ее настигла болезнь, сначала лишь в виде небольшой температуры[264]. Ей не только пришлось взять заурядную фамилию мужа, ею воспользовались, злоупотребили, навязав ей обязанность продолжения рода, что совершенно противоречит ее природе. Шпинель бросает Клётерьяну упрек: «Вы унижаете усталую, робкую, цветущую в своем возвышенном самодовлении красоту смерти»[265]. Это злоупотребление стоит фам фражиль жизни.

Иногда фам фражиль достигает совершенства в искусстве, и это так же стоит ей жизни. Чахоточной певице Антонии в опере Жака Оффенбаха «Сказки Гофмана» отец запрещает петь, ибо пение отнимает у нее все силы и сводит в могилу[266]. Подозрительный врач склоняет ее снова петь, и она умирает на руках у отца. В «Тристане» Габриэла также причастна искусству и отмечена музыкальным даром — она безупречно играет на фортепьяно, хотя врачи запретили ей играть, поскольку музыка вызывает у нее эмоции, опасные для здоровья. Но, пренебрегая предостережениями медиков, поддавшись на уговоры ухаживающего за ней Шпинеля, Габриэла играет сперва ноктюрн Шопена, потом фрагменты из оперы Вагнера о любви и смерти Тристана и Изольды. Музыка Вагнера, унесшая ее и Шпинеля в фантазии о вечном, совершенно истощает Габриэлу. Она умирает от горлового кровотечения, умирает скрыто, за кулисами.