Любовь и бесчестье - Карен Рэнни

Возле дальней стены находился ряд полок, заполненных книгами в кожаных переплетах, а под окнами длинный низкий сервант.

Миссис Гардинер сказала, что положила зеркало в третье его отделение. Свет от лампы не достигал этого угла. Поэтому ей пришлось наклониться, чтобы заглянуть внутрь, но она ничего не разглядела там. Вероника опустилась на колени и вытянула руку, чтобы дотронуться до задней стенки серванта. Ее пальцы нащупали ткань, и она вытянула находящийся в ней предмет. Сидя на корточках, она открыла тяжелый мешок и вынула зеркало.

Положила его стеклом вниз и принялась осторожно поглаживать кончиками пальцев прохладную золотую оправу. Пальцы ее измеряли на ощупь каждый из алмазов оправы.

Медленно Вероника подняла зеркало, прижимая стекло к груди, и, опустив голову, произнесла краткую молитву:

— Пожалуйста, дай мне что-нибудь увидеть. Что-нибудь обнадеживающее.

Вероника посмотрела в зеркало. Стекло его было коричневым, покрытым пятнами от старости. Ничего не случилось, и ее охватило разочарование. Она уже почти опустила зеркало, когда стекло вдруг посветлело. Дрожащими руками Вероника ухватилась за его ручку и подняла зеркало так, чтобы видеть в нем свое отражение.

Она увидела себя окруженной людьми, но их лица были слишком расплывчатыми, чтобы узнать, кто они. Свое же лицо, радостное и оживленное, Вероника видела достаточно ясно. Отражение было настолько отчетливым, что она почти ощущала радость, бурлившую в груди отражавшейся в зеркале девушки.

— Новый пример ваших интеллектуальных изысканий? — послышался голос за спиной.

Испуганная, застигнутая врасплох, Вероника прижала зеркало к груди и посмотрела через плечо на Монтгомери. Он стоял в двери, опираясь о косяк и сложив руки на груди. Волосы его растрепались так, будто с ними поиграл ветер. На плечах поблескивали капли дождя, и одежда казалась влажной.

Он посмотрел на зажженную ею лампу.

— По крайней мере, вы не пытались скрыть свои действия, Вероника. Возможно, это делает вам честь. Но никак не кража.

— Я не собиралась его красть, — сказала Вероника. — Я просто хотела посмотреть.

Она снова опустила зеркало в мешок на шнурке и положила на место в сервант. Потом поднялась с колен. Его взгляд опустился на ее распахнувшееся неглиже, из-под которого виднелся шелк ночной рубашки.

— Вы и прежде видели меня обнаженной, — сказала она.

— Когда я видел вас обнаженной в прошлый раз, вы представляли собой жалкое зрелище. Сейчас другое дело.

Вероника сжала губы, но тотчас же заставила себя расслабиться.

Однако сердце ее забилось так быстро, что она почувствовала, как задыхается. Вероника уставилась на ковер, раздосадованная собственной трусостью, и все же заставила себя поднять глаза на него.

— Вы выходили из дома?

— Почувствовал потребность глотнуть свежего воздуха, — ответил он.

Это объяснение было так похоже на то, что она придумала несколько ночей назад, что Вероника улыбнулась.

— Я вас рассмешил, Вероника?

У него была манера смотреть так проникновенно, будто он старался увидеть ее душу.

Возможно, напряженность его взгляда или ее досада на него за то, что он покинул ее, заставили ее ответить таким же взглядом. Однако вместо того чтобы присмиреть, сказать что-нибудь вежливое и незначительное или просто извиниться и выйти из комнаты, она решила сказать правду.

— Нет, — ответила Вероника, — нет, Монтгомери, вы меня завораживаете.

Она решила пока не обращать внимания на его озадаченное лицо и насладиться воспоминанием о нем в другое время.

— Ступайте в постель, Вероника, — сказал Монтгомери, выступая из дверного проема и давая ей возможность пройти. — Сейчас же!

Она стояла, сцепив руки перед собой, потом направилась к двери. Проходя мимо него, подняла голову. Заметила, как сжаты его челюсти, как напряжены мускулы. Она уже готова была поднять руку и охватить его подбородок ладонью.

Но он принял такой вид, будто готов отпрянуть, если бы она дотронулась до него, а ей не хотелось бы вызывать в нем такое чувство. Монтгомери был разгневан и смущен, но за этим крылось что-то еще. Что-то темное и властное, нечто такое, чего она никогда не испытывала.

— Доброй ночи, Вероника, — сказал Монтгомери так, будто каждое слово было пропитано тягучим медом.

Его взгляд казался изучающим, он таил опасность, но это ее не испугало. Вместо страха Вероника почувствовала, как по всему ее телу распространяется тепло.

— Вы придете ко мне сегодня вечером? — спросила она и мысленно поздравила себя с нахлынувшей отвагой.

Тикали часы, отмеряя секунды, но он молчал.

Должно быть, отсутствие ответа уже являлось ответом.

— Не забудете погасить лампу?

Он нахмурился и продолжал молчать. Минутой позже кивнул.

Вероника прошла через холл, чувствуя на себе его взгляд. У подножия лестницы остановилась и оглянулась. Он казался таким красивым и таким загадочным.

Монтгомери горевал с такой силой и яростью, что это его чувство казалось ей живым существом, опустившимся на четвереньки и отделившим их друг от друга, похожим на монстра из ночного кошмара. Монтгомери стоял одинокий и молчаливый, окутанный тенями.

Веронике захотелось привлечь его голову к себе на плечо, заключить в объятия и держать так. Сказать, что горечь с каждым днем становится все слабее. Вероника никогда не забывала родителей. Они всегда оставались с ней, а их потеря оставила в душе след, похожий на безобразный шрам. Этому шраму было суждено остаться в ней навсегда, но рана уже начала заживать.

Впрочем, Монтгомери не позволял ей утешать себя. Она видела это по тому, как он повернулся и вошел в кабинет, мягко прикрыв за собой дверь. И это без слов означало, что он ее отвергает.

Очень хорошо: значит, сегодня ночью он к ней не придет.

И как глупо чувствовать себя разочарованной.

Она была невинной вчера и невинной останется завтра. И как долго?

Эдмунд Керр сел за стол и вытащил из кожаной папки кипу бумаг. В обязанность ему вменили разговор с леди Фэрфакс, и это вызывало у него неприятие. На самом деле это должен был взять на себя лорд Фэрфакс. А вместо этого поручил дело ему. Эдмунд взял в руки колокольчик и дважды позвонил, потом положил его на место на столешницу, мысленно подсчитывая, сколько секунд пройдет, пока придут на его зов.

Шокировало уже то, что одиннадцатый лорд Фэрфакс-Донкастер оказался американцем, но еще хуже было то, что Керру пришлось отправиться в эту страну, чтобы сообщить этому человеку о его удаче. Ему пришлось также использовать всю силу убеждения, чтобы заставить Монтгомери Фэрфакса принять титул.