Девочка из Франции - Жужа Тури

наказывать. Хотя… что правда, то правда: трудно удержаться от смеха, представив себе, как сестра Анжела хватается за ногу… Йожеф Рошта обернулся к дочери:

— Кто начал драку — ты или Луиза?

Жанетта сняла ногу с коленки бабушки и воинственно ответила:

— Драку — я! Но она меня оскорбила!

— Чем, дочурка?

— Издевалась… Венгеркой называла…

И Жанетта сразу осеклась. Йожеф Рошта ничего не сказал ей в ответ и медленным движением поднял с колен газету. Итак, девочка, по имени Луиза, назвала Жанетту венгеркой, и дочь восприняла это как обиду. Чувство глубокой подавленности овладело вдруг Йожефом. И с этим-то ребенком он поедет в Венгрию? А что, если его Жанетта никогда не приноровится к новым условиям жизни и будет несчастна?

— Не такая уж большая это беда, что тебя назвали венгеркой, — сказал он наконец, осторожно подбирая слова. — Ведь отец твой венгерец, значит и ты…

— Жанетта — француженка! — крикнула мадам Мишо и с силой отшвырнула табуретку.

— Она венгерская гражданка.

— Но родной язык ее французский! Она ни одного словечка не знает по-венгерски, ей и не выговорить-то их!

— Кедвесем… эдесем… — прошептала Жанетта давным-давно услышанные слова.

Вспомнились ей вдруг и многие другие слова — она повторяла их про себя, поглядывая то на взволнованное лицо отца, то на бабушку и снова на отца… Опять из-за нее разгорелась ссора. Девочка отметила это с удовлетворением. Важная же персона эта Жанетта Роста — неизменно она оказывается в центре всяких распрей и борьбы и дома и в школе. Собственно, так и нужно было бросить Луизе прямо в лицо: «Да, я венгерская гражданка!» Девочки удивились бы и, конечно, сочли бы все это очень интересным — ведь она единственная в классе венгерская гражданка!.. Вот ведь не подумала тогда об этом, а жаль, очень жаль! Теперь и папа в дурном настроении, обидела его эта история. Но сейчас уж все равно: ведь слово не воробей, вылетело — не поймаешь, и Жанетта чуть-чуть повела плечом. Однако Йожеф Рошта спокойно сложил газету и ласково попрощался с дочерью:

— Спокойной ночи, Жанетта!

— Спокойной ночи, папа!

Заскрипели ступеньки под деревянными сабо, дверь наверху захлопнулась. Мадам Мишо налила горячей воды и таз и, с шумом и грохотом опуская в него тарелки, вилки, ложки, негодующе забормотала:

— Пусть на себя пеняет, если господь его покинет! До конца дней моих будет мне позором, что дочь мою сбросили в яму без отпевания, словно собаку какую… Пускай господь простит твоего отца, я же не прощу его, никогда не прощу!

— Красиво они пели, — задумчиво сказала Жанетта.

— Что ты говоришь, девочка! Чтобы я не слышала этого больше! — Старуха быстро перекрестилась; по руке ее потекли жирные помои. — Да еще какой крюк сделали, по всему поселку прошли, чтобы весь мир видел, как они хоронят без попа да без распятия! И что ты понимаешь в пении! Вот когда графиню Лафорг хоронили, отпевал ее оперный хор… А сколько ехало колясок, сколько карет! И мы, прислуга, тоже провожали ее…

— В каретах?

— Не-ет, — сконфуженно протянула старуха. — Мы пешком шли. Осень тогда стояла. Погода была чудесная.

Девочка состроила насмешливую гримасу и, не стесняясь, расхохоталась прямо в лицо бабушке:

— Не знаю, бабушка, чего вы так гордитесь, что вечно около господ вертелись, да объедки после них доедали, да их грязное белье стирали…

— Что ты болтаешь? Они же специально прачку держали.

— Ну и что же? Все-таки вы прислуживали им!

И, встав на цыпочки, она закружилась; взвилась ее потрепанная юбочка, короткая спереди и чуть не до щиколоток обвисшая сзади… Со скрытым злорадством всматривалась Жанетта в угрюмое лицо бабушки: вот уж правда — вечно она лезет со своими графинями! Что бы папа ни сказал, все ей не по нраву. А папа — гордый человек, уж он-то ни перед кем не гнет шею.

— Ну, носа вы все-таки не вешайте, — сказала Жанетта и ласково чмокнула бабушку в горбатый нос. — Пойду спать.

И она уснула сном праведницы, а тем временем на кухне и в верхней комнате бодрствовали, тихонько вздыхая и думая свои думы, отец и бабушка. Теперь у старухи Мишо зять вызывал не только чувство страха, не только казался ей чужаком — она уже ненавидела его, этого непонятного, скрытного человека. Кто знает, что у него на уме, что он затевает? Пока он ничем не показывал, что готовится к отъезду в Венгрию, — видно, действует за ее спиной. Мадам Мишо казалось, что она погибнет, если у нее отнимут внучку. Иногда ее терзало нечто похожее на угрызения совести: не веди она себя так враждебно с зятем, попытайся она стать матерью этому заброшенному на чужбину молодому человеку, — не пришлось бы ей, быть может, доживать свой век в одиночестве. Поди, и в Венгрии жить можно… Везде можно жить, лишь бы рядом была Жанетта! Но мадам Мишо испуганно отбрасывала от себя подобные мысли. Она молила бога уберечь ее от «негодяя».

Выпадали все же и светлые минуты в жизни мадам Мишо. Это случалось, когда зять, садясь на велосипед, объявлял, что едет в Сен-Жан или в Сен-Мартен, что пусть его не ждут к вечеру домой: он там заночует, а утром поедет прямо на шахту. В эти дни мадам Мишо полновластно царила в доме и в сердце Жанетты. Смеясь и перебрасываясь шутками, они проводили вдвоем такие веселые часы в кухне! Само собой разумелось, что в школу Жанетта не шла. Придя в хорошее настроение, Жанетта давала целые театральные представления для бабушки и для ребятишек, которые собирались к ним в кухню и словно бесцветные тени сновали вокруг главенствующей над ними Жанетты. А Жанетта то передразнивала сестру Анжелу, то подражала приторно-елейным беседам господина попечителя или, раздув щеки до отказа, становилась вдруг удивительно похожей на самого попечителя. Вяло двигая руками и ногами, она показывала гимнастические упражнения, которые сестра Анжела заставляла их по утрам проделывать в классе. Она представляла и сестру Жозефу, изображая, как та дирижирует церковным хором —