Явление хозяев - Наталья Резанова

– Экое варварство! – бросил Феникс. – Уж не о дикарях ли Великой Степи ты мечтаешь прочесть поэму, госпожа моя?

– Об этих, может быть, и нет. Но, если вдуматься, разве все герои и полубоги древности, которых вы, поэты, так возвеличили, не были такими же дикарями, не знавшими ни меры, ни удержу, крушившими в слепой ярости все и вся, дравшимися из-за женщин, как злобные звери, и с наслаждением увечившими трупы врагов?

Феникс не сразу нашелся, что ответить. Видимо, что-то святое для него в классической литературе все же было. Он насупился и произнес:

– Вот поэтому я и рад, что не живу в героический век.

– А я – не знаю, – сказала Петина. – Конечно, мне не хотелось бы менять блага, дарованные нынешней эпохой, на суровую, бедную, пусть и добродетельную жизнь героев древности. Но сильные страсти – не принесли ли мы их в жертву удобствам, друзья мои?

– Это риторический вопрос, госпожа моя.

Как и ожидал Сальвидиен, Феникс не удержался в границах, которые предписывают льстивое поклонение патронессе, и продолжал дерзить.

– Не для того ли, чтобы уловить хоть отзвук сильных страстей, ты устраиваешь завтрашнюю охоту? – спросил он Петину.

Она тонко улыбнулась.

– Ты совсем забыл, друг Сальвидиен – охоту устраивают мои арендаторы. А я … неизвестно даже, буду ли я на ней присутствовать.

* * *

Женщины никогда не участвовали в охоте – ни в метрополии, ни в ее наиболее богатых и культурных провинциях, таких, как бывшее царство Аретийское. Не поэтому ли предания всех этих стран в изобилии населяли охотницы, столь же отважные и умелые в обращении с оружием, сколь и прекрасные? Поэты и художники охотно расцвечивали их образы всеми красками, имеющимися в их распоряжении. Петина, при всей увлеченности искусством и знанием мифологии, сама изображать охотницу не собиралась, отведя себе, как обычно, роль зрительницы, и то по окончании действия. Всем руководил Апиола. Накануне ему удалось, как он и хотел, обнаружить, где укрывается выводок. Поднять оттуда кабанов должны были загонщики, которых он, с разрешения хозяйки, выбрал сам, и выгнать их на широкую прогалину между лесом и горной речкой. Это место Апиола выбрал потому, что охотился верхом, как и подобало человеку благородного сословия. Охоту с сетью и капканами он отвергал, как развлечение пошлое. Взрослых кабанов было лишь двое, но звери эти были настолько опасны, что Апиола, при всей своей гордости, не предполагал схватываться с ними один. Он взял с собой тех же охотников, что сопровождали его вчера.

Петина предполагала подъехать к месту травли позже, дабы полюбоваться на трофеи. Сальвидиен, поразмыслив, решил присоединиться к ней, а Феникс и вовсе отказался от какого-либо участия в охоте, даже косвенной, и заявил, что наилучшую помощь благородной забаве он окажет, не мешая последней. Возможно, он предпочитал подольше поспать, а возможно, созерцание прелестей служанок вдохновляло его больше, чем кабанья травля.

Сальвидиен, однако, встал рано, чтобы посмотреть на выход охотников. Они собирались на заднем дворе.

Апиола возвышался над всеми на своем жеребце. Готовясь к нешуточному бою, аретиец облачился в привезенный из города охотничий полудоспех из нескольких слоев льняной ткани, пропитанный особым составом, сообщавшим ему прочность. Его ноги прикрывали кожаные набедренники и наколенники, а левую руку – небольшой круглый щит, в правой же он сжимал длинное охотничье копье – контиус. Его спутники были вооружены более короткими копьями – аконтиумами, приспособленными для метания. И у всех при себе были длинные кривые ножи. У загонщиков, помимо колотушек и трещоток для поднятия шума, были дубинки, а у некоторых даже луки и стрелы. Всего же их собралось человек тридцать.

Единственной женщиной среди загонщиков была Гедда. И уж ей-то, коли госпожа старательно творила из нее мифологический персонаж, полагалось бы иметь тугой лук и полный колчан, как у тех легендарных охотниц. Но у нее не было даже ножа.

– Где твое оружие? – крикнул ей Сальвидиен.

Она, похоже, даже не поняла, о чем речь. Впору было согласиться с Фениксом, что слова ее – заемные, а сама она глупа.

– Ну, лук или дротик, как у вех.

– Мне не нужно, – ответила она и пошла к известному Сальвидиену сараю.

Да, видимо, глуп оказался он. Зачем ей оружие? Вся ее забота – удержать до времени псов, а потом спустить их.

Других собак уже выводили. Лай заливисто стоял над двором, так что уши закладывало. Проснулась ли уже Петина в своих покоях? Или оттуда не слышно лая, окриков и взрывов хохота?

Сальвидиен вдруг почувствовал, что ему как-то не по себе среди толпы вооруженных рабов – пусть они, судя по всему, были преданы своим господам и довольны жизнью. И стало несколько спокойней, когда все они двинулись за ворота, удаляясь в утренний туман, все еще заволакивающий лес – впереди Апиола, вооружившийся как на войну, последней – Гедда с черно-золотистыми псами на сворке.

* * *

– Если перевалить через ту гору, можно сесть на речной корабль, и оттуда попасть в Таргиту. А оттуда, через Артабану, ведет дорога в Хинд, туда, где пустыни населены львами-человекоядцами, и – кого еще там упомянул наш стихотворец? – драконами и грифонами…

– … а также мантихорами, пигмеями, шалашеногами, голованами и прочими сказочными тварями, каких только воображение стихотворца и способно породить, – подхватил Сальвидиен.

Они сидели в повозке, на обочине дороги. Кроме возницы, их сопровождала Ликорис, занимавшая обычное место подле госпожи, и Смикрин. Он приехал верхом на крепком пегом мерине, а сейчас спешился и сидел, лишь изредка приподнимая нечесаную голову – когда ему мерещилось, будто приближается охота. Но ее не было слышно. Загонщики ушли вниз по горе. Только ветер шумел в дубовой листве. Петина куталась в покрывало, более плотное, чем то, что она носила в городе и скорее напоминающее дорожный плащ. Сальвидиену казалось, будто ее что-то гнетет. А может, ее просто раздражала вся эта ею же самой затеянная охота. Сальвидиен, напротив, после кратких и необъяснимых мгновений смятения, пережитых им утром, был вполне спокоен и доволен происходящим.

– А ты, высокоученый муж из рода Бассов, не хотел ли бы пройти по тропе, ведущей туда, где родина мудрости?

– Увы, госпожа моя! – голос его был полушутлив-полусерьезен. – Я вовсе не против путешествий, но предпочитаю страны хорошо известные и обжитые. Где бы не находилась родина мудрости, под благословенной сенью Империи мудрость приобрела наиболее приемлемые для жизни формы. И чего стоит мудрость, если за нее нужно платить отказом от привычных нам удобств… как за сильные страсти? Это не мудрость, а дикость. А в Хинде, как я слышал, тамошние философы настолько не отошли от первобытной дикости, что в знак приверженности мудрости расхаживают нагишом… Голые танцовщицы или атлеты – это я еще могу понять, но голые философы… – Он рассмеялся. – Зрелище, должно быть, отвратительное! Мой ответ тебя разочаровал?