Батарея держит редут - Игорь Лощилов

Меншиков, однако, в возможность нападения на посольство не верил. Тогда Нерсес вызвал старца Григора и попросил вразумить князя. Немногословный старец повел Меншикова к монастырской колокольне, у которой находилось странное сооружение, похожее на сморщенный шар. Под ним горел огонь. Старец о чем-то распорядился, огонь пуще заполыхал, шар стал расправляться и подниматься вверх.

– Вот, сам погляди, – сказал Григор, вручая Меншикову подзорную трубу, в то время как откуда-то взявшиеся послушники опутали веревками князя и прикрепили к шару. Тот и сказать ничего не успел, как стал стремительно подниматься вверх и остановился саженях в пятнадцати над землей, выше не пустил прикрепленный к шару канат. Посмотрел Меншиков в сторону указанного селения и ясно, как на ладони, увидел, что там находится целое войско. Зачем это ему стоять как раз на том пути, который настоятельно рекомендован для российского посольства? Сколь ни убеждал его сардар в своем миролюбии, а владыка все-таки прав: следует остеречься. И после того как шар спустили на землю, Меншиков, уже ни в чем не сомневаясь, приказал тайком оповестить своих людей о скором выходе.

– Но как же быть с персидскими провожатыми?

– Про то не изволь беспокоиться, – сказал Нерсес. – Покормитесь во славу Божию и отправляйтесь не мешкая. Дай-ка я тебя благословлю...

Простился Меншиков с владыкой, поблагодарил его за участие и скоро двинулся в путь.

Загулявшие персы, осоловевшие от обильного угощения, не смогли помешать выезду. Впрочем, они даже не знали об этом, до позднего часа в их стане раздавались громкие крики, пока наконец весь отряд не забылся тяжелым сном. Лишь поздним утром, обнаружив исчезновение посольства, они бросились в погоню. Меншиков тем временем уже подходил к Караклису, оторвавшись от преследователей на несколько десятков верст. Люди, однако, были вымотаны и нуждались в коротком отдыхе. Путь предстоял неблизкий: следовало пробраться через контролируемое курдами Дилижанское ущелье, а уже затем направиться к Джелал-Оглынскому лагерю, где стояли русские войска. Меншиков направил к ним вестовых, а остальным дал команду на отдых.

Несмотря на усталость, люди были все еще в возбуждении от быстрой езды и не могли заснуть. Казаки из посольской охраны, находившиеся ближе всех к родным станицам, мечтали о скором возвращении к семьям. Один из них с ярким румянцем на лице мечтательно говорил:

– Как возвернусь, первым делом в баньке отпарюсь и дрянной персидский дух из себя выгоню. Потом, как водится, с женкой залягу, чтоб наласкаться и отоспаться. Соскучал я, братцы, по нашим бабам, по ихнему виду и чистоте. На ночь родниковой водичкой умоются, днем от солнышка батистовым платочком прикроются – ни солнце их не испечет, ни ветер не иссечет. Такие сладкие, хоть чернявые, хоть белявые, не то что энти красно-бурые...

– Это кто ж такие? – послышались голоса.

– Да бабы персовые, хной измазанные.

– И где ж ты таких углядел? Они же все до глаз замотанные, неужто какую-то размотал?

Раздался дружный смех.

– Что за базар, станичники? – подошел к ним Меншиков.

Молодец быстро нашелся:

– Сидим, ваше превосходительство, и гадаем: какие бабы лучше: белые, черные или рыжие?

– Вот дурни! Самые лучшие седые, поскольку самые верные, но вам до такого счастья еще далеко. Поэтому – всем спать, завтра встаем ни свет ни заря.

В это самое время высланные вперед проводники достигли нашего Джелал-Оглынского лагеря. Наличных войск там было немного, их тотчас же направили навстречу посольству.

А Меншиков, как и объявил вечером, с рассветом двинулся в путь. За посольским званием он своего военного дела не забыл, шел, как и полагается, с боевым охранением, и не зря, потому что ближе к полудню обнаружилось, что за русским отрядом гонится большая партия курдов. Как уж вызнали они о движении посольства, только Богу известно. Делать нечего, остановил Меншиков свой отряд и сказал так:

– Видно, прогневили мы Бога, что посылает он нам новые испытания. Но перед государем нашим мы чисты и будем защищаться от разбойников. Помолимся, братцы, и встретим врага со светлой душой.

Выстроил он посольство в боевую линию, казаков, как предписывали правила того времени, выслал на фланги, а сам встал впереди. Как ни отважен был князь, а против толпы курдов ему не устоять, они бы его просто затоптали. Наши приготовились к погибели, но Бог в этот час был все же на их стороне, потому что появилась рота, посланная из лагеря. Вместе они дали курдам такой отпор, что отбили у них охоту к дальнейшей драке. Меншиков продолжил свой путь и скоро оказался в лагере. Но на этом его злоключения не кончились.

С начала персидского вторжения войско Эриванского сардара стояло на северо-западе Севана. Было условлено, что впоследствии, когда Аббас-Мирза возьмет Елизаветполь, оно подсоединится к нему, чтобы вместе двинуться на Тифлис. Задержка принца под Шушой расстроило эти планы. Амир-хан томился в ожидании, казалось, что его намеренно держат в стороне от главных событий, даже выгоды от захвата российского посольства передали не ему, а каким-то курдам. В конце концов, решив добывать свои выгоды, он после ухода Меншикова отправил гонцов к своему войску с приказом напасть на русский лагерь.

У наших сил было мало. Наслышанные о бесчинствах персов и опасаясь нападения, они послали спешных гонцов за помощью. Сами тем временем не думали отсиживаться в лагере, а вышли навстречу врагу. Давно, еще со времен Суворова, замечено, что русские войска при атаке многочисленного противника проявляют особую стойкость. Князь Меншиков выехал перед развернутым строем и указал на готовящегося к атаке противника:

– Прекрасен Божий мир, а умирать надо. На то мы и русские солдаты, чтобы головы ни перед кем не склонять.

Солдаты разом вскричали:

– Готовы умереть, ваше сходительство, все как есть!

Повернулся Меншиков лицом к наступавшим. Подошел какой-то посольский:

– Пожалуйте в сторону, ваше превосходительство.

Меншиков будто не услышал.

– В вас же метят!

– На меня смотрят, – спокойно ответил тот и остался на месте.

Враг приближался. Строй постепенно затихал, суета отступала перед надвигающейся опасностью, всех охватило какое-то неведомое чувство. Это не страх, он понятен и осязаем, тут нечто иное, нестыдное и огромное, такое, чего хватает на всех.

Князь поднял саблю, солдаты взяли ружья «на руку», все застыли в последнем ожидании. И вдруг строй ожил. Он еще не двигался, но его коснулась живительная струя. Еще несколько мгновений, и вражеская лавина смутилась, ее мерное движение нарушилось. Причина открылась скоро: слева, на вершине холма, показалось несколько наших колонн, это подошло высланное Мадатовым подкрепление.

Меншиков взмахнул саблей и ускорил движение, за ним радостно устремились все те, кто только что ожидал близкой смерти. Персы и курды заметались, бросились к высоте на правом краю лощины. На ней стояла церковь, и правоверные, всегда презиравшие христианские сооружения, теперь надеялись найти там защиту. Они были многочисленны и сильны, но первая оторопь, возникшая при появлении неожиданного врага, деморализовала их. Начальники пытались вдохнуть в людей отвагу, частично им это удалось. Персы залегли на склоне высоты и открыли по русским беспорядочный огонь.