Целую ручки - Наталья Нестерова

По книге муж миллионерши и номенклатурный работник, а по жизни нахлебник Юдиных родителей, Игнат почему-то давился в очередях за тухлой колбасой, за билетами на поезд или самолет, не мог попасть в театр или на премьеру фильма, купить книги любимых писателей. Словом, страдал и мучился. Но не сидел сложа руки. Антон писал: «Игнат был тайным агентом диссидентов в верховном логове партийных вождей. Как моряк в бурю, прилипший к палубе (автор спутал мачту с палубой), Игнат раскачивал вместе со штормом, дующим с Запада, гнилое корыто советской действительности». Как именно Игнат раскачивал советский строй в столь неудобной позе, Антон уточнять не стал.

Чтобы герой был ближе к прототипу, ему требовалось обладать талантом и заветной мечтой, прямо связанной с этим талантом. Но делать из Игната гениального писателя Антону не хотелось. Свою будущую славу он не стал делить даже с литературным героем. Какую специальность Игнат получил в вузе, Антон понятия не имел. Но помнил, что читателя надо постоянно удивлять, поражать нестандартными поворотами, не выпускать из тисков сюжета. Поэтому Игнату необходимо было какое-то оригинальное, неожиданное дарование. Так Игнат стал… картофелеводом.

Снова пришел на помощь журналистский опыт. Однажды Антон писал статью про фанатичного картофелевода. Дядька выращивал на своем участке картошку в старых капроновых чулках и гольфах жены. Оригинально! Клубень в чулке сажается в лунку и присыпается землей так, чтобы кончик чулка торчал наружу. Осенью копать не надо, дернул за чулок и вытащил чистенький, без земли, урожай. Мало того! По всему саду под заборами у дядьки стояли полиэтиленовые мешки с землей. Из прорезей в этих мешках торчали нежные картофельные побеги. Места грядка-мешок не занимает, уход минимальный. Сбор урожая осилит и ребенок — вытряхнуть мешок и собрать отборный картофель. Вершиной изобретательства огородника-любителя были железные бочки без дна. В них насыпался небольшой слой перегноя, укладывались пять пророщенных клубней. По мере того как ботва поднималась, перегной подсыпался, и так — до верха. Картофельное дерево в бочке, по словам дядьки, давало больше двухсот килограмм картофеля. Собирать опять-таки просто — бочку опрокинул, и вся недолга. Статья Антона была опубликована весной, а осенью случился обвал гневных откликов. Люди, поверившие публикации, лишились урожая. По слухам, дядька-картофелевод спасался бегством, потому что его грозили прибить. Но для Антона это были мелочи. Как и статья агронома, призванная утихомирить страсти. Специалист описал правильную агротехнику и объяснил, что пять клубней картофеля ни при каких условиях не могут дать урожай в два центнера, потому что отдают только то, что заложено природой и селекцией.

Антон отмахнулся от фактов, которые не соответствовали образу Игната как гениального селекционера.

С какого перепугу Игнат (в жизни не державший тяпку в руках) стал выращивать на даче картофель самыми замысловатыми способами? Да потому, что автору хотелось соригинальничать. Антон вспомнил, что, когда вышла его статья, мама говорила про какой-то роман, где действуют гонимые советской властью агрономы-картофелеводы. Он позвонил маме и выяснил, что роман называется «Белые одежды». Антон не поленился, залез в Интернет и пробежал глазами роман Дудинцева. А потом ничтоже сумняшеся передрал целые куски. Он не боялся обвинений в плагиате. Кто сегодня читает Дудинцева? Зато Игнат стал не просто любителем-огородником, а тайным генетиком-селекционером, естественно преследуемым косными генералами от официальной науки.

То, что действие в «Белых одеждах» происходит в сорок седьмом году и генетика давно реабилитирована, Антона не смутило. Всякое лыко было в строку, каждый чих в сторону советской власти тщательно собирался в плевательницу. Картофельная тема разрослась на двадцать страниц, но Антон и не подумал сокращать. Ему было дорого всякое написанное слово, в том числе и украденное. Антон не замечал лоскутности текста: прекрасные отрывки дудинцевской прозы соседствовали с беспомощным словоблудием плагиатора. Антон хорошо усвоил закон журналистики: больше строчек — выше гонорар, и полагал, что в писательстве картина аналогичная. Поэтому Антон пихал нужные и ненужные сведения, вставлял, где надо и не надо, лирические отступлении, пускался в досужие размышления. В сознании автора желание осчастливить мир своим великим произведением прекрасно уживалось с нахальным строчкогонством.

На следующий день, закончив работу, Антон позвонил Куститской в Москву.

— Приезжайте, — велела Полина Геннадьевна. — Перед последним интервью нам нужно переговорить. Дама, с которой вам предстоит встретиться, на особом положении.

Антон отчетливо услышал в голосе Куститской стальные нотки.

— Кроме того, я хочу посмотреть, что у вас получилось, — добавила Полина Геннадьевна.

— У меня для вас сюрприз, — выпалил Антон.

— Какой еще сюрприз?

— Надеюсь, приятный.

— Вы что-то узнали об Игнате Владимировиче?

— И да, и нет, — позволил себе говорить загадками Антон. — Потерпите, иначе сюрприз не получится.

— Жду вас завтра в семь вечера в итальянском кафе на Тверской.

Продиктовала адрес и отключилась, даже не поинтересовавшись, успеет ли Антон добраться к этому времени до Москвы. Он залез в Интернет, чтобы найти гостиницу. Цены повергли его в ужас. Самая захудалая гостиница на окраине обходилась в две сотни баксов за сутки. Десять дней — и весь аванс тю-тю? Помнит ли Куститская, что обещала оплатить суточные? Лучше бы уточнить. Но снова звонить Куститской Антон побаивался. Отыскал номер столичного приятеля Максима. Знакомство было шапочным.

Два года назад съемочная бригада столичного телеканала во главе с Максимом приезжала в их город делать сюжет о фермере-африканце. Поводом послужила статья Антона, который семь на восемь расписал чернокожего труженика российских полей. На самом деле негр Джексон был спившимся и недоучившимся студентом, которого по доброте душевной пригрела одна из селянок. Обнаружила его, собирая грибы в лесу. Вероятно, компания студентов забыла бедолагу или бросила, потому что пьян он был в хлам. Селянка притащила негра домой, имени своего он не помнил и был окрещен Джексоном. По-русски говорил плохо, работником был никудышным и до такой степени болел алкоголизмом, что не поднести ему стакан самогона в день значило обречь на сильные муки. Больше стакана Джексону не требовалось. Он превратился в сельского дурачка шоколадного цвета. Антона попросили сопровождать съемочную группу, туфта с фермером-африканцем грозила раскрыться. Антон сказал Максиму, что у Джексона сейчас не лучший период, попросту — запой. «Не проблема», — ответил Максим. Они приехали в село, наснимали чужих полей и расхаживающего по ним Джексона, отмытого, приодетого, подстриженного и причесанного. Когда сюжет вышел, деревенские долго смеялись. Дурилка номер два: сначала статья, теперь кино. По телевизору показывали их деревню, закадровый голос вещал про чернокожего земледельца. Сам герой выдал только одну фразу. Дрожащей рукой обвел вокруг себя и просипел: «Я лублю рюские простёры». За патриотизм Джексон получил дополнительный стакан самогона.