И грянул в Хренодерках гром... - Татьяна Андрианова

— Может, еще по рюмочке?

Хозяин «Пьяного поросенка» не видел смысла отказывать позднему посетителю. Как ни крути, а дед частенько навещал заведение, у него не было супруги, а значит, никто не мог воспрепятствовать посидеть за кружечкой пива или чем покрепче, главное, чтобы деньги в кошельке звенели.

Дед Налим как раз зябко ежился на порожке, не желая мокнуть под дождем по дороге до дому, но выбора не было. Сколько ни чеши затылок пятерней, дождь от этого меньше капать не станет. Дед тяжело вздохнул, оперся на клюку и сделал несколько шагов. Но только сапоги со смачным чмоканьем погрузились в дорожную грязь, мимо промчался огромный серый зверь с завывающим, как неупокоенный дух, всадником. Следом молча неслись две размытые тени вервольфиц.

— Чур меня! Чур! — обомлел селянин и принялся ломиться в закрытую дверь.

Но в кабачке уже все легли спать и открывать перепуганному до полусмерти старику вовсе не собирались. Наконец, после пяти минут непрерывного стука, ставни второго этажа распахнулись, и недовольный женский голос сварливо поинтересовался:

— Ты что, старый, озверел, что ли? Ночь на дворе, а ты в дверь ломишься! Щас спущусь и скалкой по башке твоей постучу. Будешь знать, как честным людям спать не давать.

— Вот дура-баба язык как помело! Буробишь сама не знаешь чего, как корова хвостом языком машешь, а все без толку. А я ведь о тебе, бестолковой, забочусь! Нет бы «спасибо» сказать да в ножки поклониться, — не растерялся дедок, но клюку на всякий случай сжал покрепче, мало ли что там надумает вздорная баба.

Например, вполне может спуститься, прихватив с собой грозную скалку, и задаст по первое число.

— Да ты в своем ли уме? То уснуть спокойно не давал, все сидел до посинения, пока всю самогонку не выжрал, теперь лупишь по двери, ровно дятел, а мы еще и благодарность должны изъявлять? А вот это ты видел?

Где-то далеко прогремел гром, полыхнула молния, и в открытом окне дед Налим узрел крепко сжатый кулак размером чуть ли не со свою голову. Дед нервно икнул.

— Сейчас ведро принесу и как плесну помоями! — ярилась хозяйка кабачка.

— Цыц! — неожиданно громко рявкнул дед. — Не привлекай внимания нежити! Ведь только что мимо твоего дома умертвие пронеслось на жутком звере верхом и двух монстров в поводу тащило. Видать, ищет нежить для них всадников. А ты разоралась, как торговка на рынке.

— Ой, лишенько! Охрани нас Всевышний! — истово перекрестилась женщина. — Спасибо, что предупредил. Мы сейчас всем скопом в подвал спрячемся от греха подальше, а ты беги к голове. Надо же и других предупредить.

— Почему я? — опешил дед, рассчитывающий благополучно переждать в кабачке, пока солнце не взойдет… или дождь не закончится.

— Потому что ты уже пожил на этом свете, — отрезала жена кабатчика и захлопнула ставни, положив конец препирательству.

— От чертова баба! — возмутился дед.

Но делать нечего. Пришлось идти к голове, чтобы сообщить ему страшную весть о возвращении умертвия в село. Грозя Тарасюку страшными карами и побоями, дед прочавкал по грязи до ворот изрядно потрепанного за день хозяйства Панаса. Одно хорошо, нескончаемый ливень напитал водой угли, оставшиеся от сарая, и угроза повторного возгорания отпала сама собой. Параскеву это мало утешало. Ложась спать, она сильно расстраивалась, что отослать проштрафившегося мужа спать в сарай не представляется возможным. Зато в котловане от взрыва одного из магических пульсаров уже пузырилась грязная вода, и запускать водоплавающую птицу туда можно было хоть сейчас. Впрочем, ни уток, ни гусей сейчас не было, зато был дед Налим, с трудом пробиравшийся в ночи, дабы озадачить голову новой проблемой.

Кобель, проживающий, по деревенским меркам, в конуре повышенной комфортности (это был рубленый сруб в миниатюре, с настоящей деревянной крышей, щели все законопачены мхом, деревянный пол хорошо согревал зимой, а плотно набитый сеном с полынью тюфяк не позволял блохам активно размножаться) с непередаваемым изумлением во взоре наблюдал, как дед прошлепал через калитку, спотыкаясь и проклиная непогоду на чем свет стоит, запнулся о корень поваленного хрена и с головой окунулся в новый пруд. Дед Налим вынырнул, глотнул воздуха и заорал благим матом. Кобель подпрыгнул от неожиданности, стукнулся головой о потолок собственного жилища, взвизгнул и горестно завыл. Панас от удивления скатился с кровати, ощутимо приложился головой и выругался, нащупывая растущую на лбу, как рог единорога, шишку. Параскева взвизгнула и натянула на дородные формы одеяло, будто кто-то собирался покуситься на ее честь. Дочери головы проснулись и жадно прильнули к окну своей комнаты, отпихивая друг друга. Интересно же первыми узнать, что там происходит.

Голова злобно воздел себя на ноги, прихватил на всякий случай топор и отправился на улицу злой, как медведь после внезапной зимней побудки. Параскева несколько секунд смотрела в белеющую рубашкой широкую спину мужа, накинула шерстяную шаль прямо поверх длинной ночной сорочки, подхватила скалку и отправилась следом. Жена головы близко к сердцу принимала брачные клятвы перед жрецом в храме Всевышнего. Особенно в ее разум впечаталось «пока смерть не разлучит вас», потому она точно знала, что на этом свете голова так просто от нее не избавится.

Панас вышел во двор, строго прикрикнул на собаку, чтобы заткнулась, а то в ушах и так звенит. Упругие струи дождя вымочили его мгновенно, что радости, понятное дело, не прибавило.

— Эй! — с угрозой в голосе крикнул он в темноту. — Кто там шастает по ночам? И какого лешего вам, супостатам, надобно? Чего честных людей беспокоишь? Сейчас как обухом по башке огрею, мало не покажется!

Угроза возымела почти магическое действие. И без того перепуганный внезапным купанием дед окончательно потерял голову и, во избежание дальнейшего членовредительства, завопил что есть мочи первое, что пришло в голову:

— Умертвие! Умертвие в селе!

— Батюшки, умертвие… — горестно всплеснула руками Параскева. Ноги ее подкосились, и она чуть не села в грязь от расстройства, но Панас успел поддержать обмякшую супругу за локоток, не дав свершиться ее падению.

— Сейчас я этому умертвию покажу, как по ночам по селам шляться. Я уж его топором так отхожу — век меня помнить будет.

Дед Налим запаниковал еще больше, заскреб слабеющими руками по скользкому берегу, роняя в воду изрядные порции земли, но воронка от магического снаряда получилась знатная, зарыть ее не один дед понадобится.

— А-а-а! — завопил благим матом Налим, понимая, что жизнь его только на тонком волоске теперь и держится.

— А-а-а! — страшно заорал голова и пошел в атаку с топором в руке.

— А-а-а! — испуганно голосила Параскева, которая даже со скалкой воевать с умертвием опасалась, но еще больше боялась остаться вдовой смелого и очень воинственного мужчины.

— Ой-й-йе! — вскрикнул Панас, поскальзываясь на грязи, и ухнул в новоприобретенное место выгула водоплавающей птицы.