Константа - Александра Лимова

До дома доехала на автомате и, выжрав полбутылки виски, завалилась спать. Тогда я думала, что этот дерьмовый день закончен. Но приключения только начинались.

Трунь, блять.

Артур со смены пришел утром. Я, с гудящей головой, спешно умчалась, так как мозговой таран начался фактически с порога.

Воскресное утро в городе наводило такую тоску, что хотелось застрелиться. Сидя в машине, припаркованной у почти пустынной набережной, допивая уже второй кофе, я являлась свидетелем неистовый битвы бомжей. Ни одного мата, лишь душевная боль в выкриках кому и почему принадлежит бессовестно спящая на скамейке Люся.

Мой фаворит — невысокий бородатый крепыш, неистово убеждающий оппонента, что у него связь с дамой сердца гораздо крепче, так же еще заверял своего соперника, что несмотря на это, им не стоит рушить дружбу и тому следует просто смириться. Второй солдат любовного фронта, долговязый, ужасно худой и покачивающийся на ветру из-за дефицита веса и несколько хмельного состояния, отвечал что-то вроде «любовь прошла, завяли помидоры». Помидоры, хм… Проснулась Люся, обозвала своих душевной жаждою томимых рыцарей нехорошими словами и, покачиваясь исключительно из-за хмельного состояния, удалилась восвояси. Я одобрительно отсалютовала стаканом кофе ей вслед и с соболезнованием посмотрела на братьев по несчастью, тотчас сложивших оружие, бок о бок расположившихся на ложе, нагретом бессердечной Люсей и начавших в десять утра заливать горе горькой, еще не замечая, как из патрульной собачьей будки неподалеку, к ним выдвинулся сторожевой пес, чтобы через несколько секунд шугануть бойцов из общественного места, отобрать у них бутылку и категорически отказать забирать их в кутузку. Оставшись без временного крова, топлива и с сердечными ранами, бойцы пошли в противоположную сторону, и в этот самый момент, когда грустный фильм подходил к концу, мне пришла смска от Артура:

«Можешь возвращаться, почти все вещи собрал. Где моя кружка?»

Все еще находясь под впечатлением от развернувшейся пред очами трагедии и чувствуя солидарность с обманутыми бомжами, высокопарно изрекла печатным текстом:

«Там же, где наше светлое будущее и мое разбитое сердце! В мусорке».

Арчебальд не ответил. Я, допив кофе и вновь пробежавшись в мыслях по плану, вдохнув-выдохнув, пытаясь быть такой же мужественной, как Люся, набрала маме и сообщила, что мы с Артуром расстались. На ее закономерный вопрос, добавив возмущения в интонации, затараторила:

— Да задрал он уже, мам! С меня судимость вот-вот снимут и я хочу уехать отсюда. Мне сколько ждать, пока он там определится? То поеду, то не поеду, а что там мне делать, а как, где и кем я буду работать с образованием своим, да нахрен нам в Европу, чем у них лучше и тому подобное. Что я его, уговаривать буду постоянно, что ли? Сказала, давай окончательно решим на берегу, до свадьбы. Ну, и, собственно, решили.

Повисла пауза. Я прикусила губу, напряженно глядя в консоль. Мама перевела дыхание и преувеличенно бодро сообщила:

— Ты знаешь, а он мне никогда и не нравился. — Я поперхнулась воздухом от удивления, потому что вот такого я совсем не ожидала, и она торопливо добавила, — в смысле человек он хороший, так помог, всегда благодарна буду и двери мои для него открыты, — ага, мам, он очень благородная стерва, — но… нерешительный какой то. По течению все. Что ты ему скажешь, то он и делает. Что мама ему скажет, то и делает. Вот мама его сказала, что вам нужно узаконить отношения, мол, сколько живете, так он предложение тебе сделал только после этого. И так спокойно рассказал про это, как в порядке вещей, я в шоке вообще была. Ну, думаю, тебе с ним хорошо, значит и мне хорошо, значит и не надо лезть со своим монастырем, хоть и бесит иногда… Нет, я ничего не хочу сказать, человек он хороший действительно! Так помочь со всем и…

— Мам, да успокойся. — Хохотнула я, облегченно прикрывая глаза.

— И Миша как чувствовал прямо, тоже вчера стал говорить, что в зятьях Артур как-то странно выглядит. Ему с ним и поговорить не о чем и пассивный он очень. Ну, для Мишки все, кто на секунду с ответом на вопрос задерживаются и двигаются не со скоростью реактивного истребителя, однозначно тормоза. Я потяфкала на него для виду, мол, нефиг бочку катить на парня, он много хорошего сделал и нам почти родственник уже. Миша сказал, что это только усугубляет факт того, что Артур инфузория и ты с ним рядом плесенью покроешься или деградируешь. Чуть не поругались, а не поругались потому, что я сделала вид, что якобы не понимаю заговор своих детей, проведенный с целью подготовить наивную и вечно все близко к сердцу принимающую маму, к тому, что там, по ходу замужество отменяется. Да мама бы и не расстроилась, дочь. Стыдно признать, но мама даже обрадовалась.

Я рассмеялась, глядя в зеркало, где в глазах был совсем не смех. Не могла сказать про измены, тем более сообщить о деталях. Не хочу. Это для мамы, живущей по сей день с загадочной установкой «делают они, а стыдно мне» и действительно принимающей все, что касается нас, близко к сердцу, станет если не ударом то пренеприятнейшим открытием, а она и так многое пережила. Гибель моего отца, паралич сына, нашу беспомощность, ебанутость отчима, потом уголовку дочери, которую сейчас так жестко объебал жених. У нее наконец-то начала налаживаться жизнь, здоровый сын, дочь с почти снятым сроком, нравящаяся ей работа и любящий, адекватный мужчина рядом. В ее голосе снова эти интонации, живые, звонкие, переливчатые, в глазах блеск. Не хочу я добавлять токсина ее душе.

Мы поговорили о грядущем снятии судимости, посплетничали о знакомых, поболтали обо всем и не о чем сразу и распрощались.

Домой я поехала в уже приподнятом настроении, а входящий вызов приподнял мне его еще больше, напомнив, что в этом мире еще есть достойные мужчины.

Сакари всегда был невозмутим, сдержан и не любил демонстрировать свои эмоции. Оценивал людей по уму и человеческим качествам. Естественно, у него не было шансов не влюбиться в мою маму, когда он оперировал, а после наблюдал Мишку. С выраженным финским акцентом и типичном бичом для финов, говорящих на русском — периодической путаницей в ударениях, без расшаркиваний, сразу и по делу:

— Женя, мама сказала, что вы расстались с Артуром.

— Да.

Сакари помолчал, а потом очень спокойно произнес:

— За неделю до свадьбы. Что-то произошло серьезное. Скажи, — его голос изменился, стал немного прохладным, — он… не обидел тебя? Я не скажу Майклу и маме. Я приеду один.

Мурашки по рукам, выдох дыма в окно. В этом весь Сакари. Весьма проницательный, всегда спокойный и с четким представлением о мужской чести и человеческом достоинстве. И семье. В общем, у моей мамы тоже шансов устоять не было. Стряхнула пепел в окно и, попросив не говорить маме с Мишкой, сказала о реальной причине и объяснила, почему я не хочу чтобы мой брат с мамой знали об этом. Он, чуть погодя, ответил, что решение верное и взял с меня обещание, что если у меня произойдет что-то, о чем мне не захочется рассказывать им, я позвоню ему.