Твоя не любимая - Ульяна Соболева

- У меня нет сердца!

- Да, ублюдок его разорвал на части и скормил его ошметки собакам. Помни об этом, когда почувствуешь что оно где-то там пытается воскреснуть.

- Я не забуду.

- Я очень на это надеюсь!

Они оба даже не представляют, что я для них приготовила. Какой насыщенной и интересной теперь станет их жизнь. Пока что начнем с нее. Потому что ненависть к этой богатой мажорке меня терзала не меньше, чем ненависть к Салтыкову. Такие думают что жизнь сделана под них, такие думают, что держат Бога за яйца, что один звонок папочке решает их проблемы. Что нет большей беды чем не знать что надеть на очередную фотосессию.

Завидовала ли я ей? Нет. Никакой зависти. Потому что завидовать ущербным, кому все преподнесли как моральному инвалиду на блюдечке было ниже моего достоинства. Меня бесило только то, что она имела право на моего мужчину, имела право стать его женой и моя дочь рано или поздно могла назвать ее мамой. А вот этого я допустить не могла и никогда не допущу.

Я могла бы позлить ее тем, что Владик ей изменяет, но это слишком просто. Она и так знает, что не единственная у него. Уверена, он даже не скрывает свои похождения. Здесь нужно нечто иное. Нечто, что бросит эту принцессу мордой в грязь и эту грязь увидят все окружающие.

А потом я займу ее место возле него.

К дому подъехала машина, я бросилась к окну. И…. все мысли исчезли из моей головы. Все мысли о мести. Потому что я увидела как Влад достает из машины маленькую рыжеволосую девочку, берет ее на руки и несет в сторону дома.

Мне оставалось только наблюдать. Со стороны…Смотреть на то, как она знакомится с нашей дочерью. Как на ее лице расцветает улыбка и Поля улыбается вместе с ней. И я охреневаю от того, как сильно похожи эти улыбки. И эти жадные глаза… с которыми смотрит на дочь Алина. Этот совершенно невероятный взгляд, которого я никогда раньше не видел у нее, так что радужки становятся светлыми светлыми, словно изнутри их освещают невидимые мне лучи. И я вдруг думаю о том, что, если не притворяется? Если и правда…не врет. Искала, пыталась. А ее не пустили. Такое могло быть. Моя мать вполне могла устроить. Она могла оградить ее от всего, поставить самые высокие барьеры. Я проверю. Я обязательно проверю эти моменты. Она говорила, что приходила на день рождения Поли…я подниму записи и посмотрю.

- Давай порисуем. Это какой шарик?

Такой тембр голоса…вибрирует нежностью, лаской. Никогда не думал, что женщина в роли матери может быть настолько желанной, настолько сексуальной и сводящей с ума. Особенно женщина – мать моего ребенка.

- Класный

Поля явно в восторге, она захлебывается им, ей нравится Алина. Она жмется к ней, трогает ее, заигрывает, ждет одобрения и очень много смеется.

- Дааа, а это?

- Синий.

- Давай нарисуем шарики?

- Давай. Ты пелвая.

И они рисуют вместе, сидя на полу, на ковре, склонив к друг другу головы, сплетая волосы в одно целое. А я смотрю за ними, теряя счет времени. Я не знаю видит ли она как жадно я смотрю на них обеих и испытываю эту хрупкую иллюзию. Как будто мы сейчас вместе. Все. Втроем. И между нами нет тонн лжи, лицемерия и предательства. А потом злюсь на себя, что вообще думаю об этом, что вообще смотрю на них и допускаю мысль, что это возможно. Мы вместе. Мы втроем.

- Мозно я останусь тут? С Алиной? На ночь?

Спрашивает Поля и гладит меня по лицу. Ее глаза блестят она жалобно поджала губки.

- Один лаз. Ну позалуста. Папочка, милый, любимый.

Боже! Какая она хитрая. Такая маленькая и такая умная манипуляторша.

- Я буду холосая. Плавда.

Смотрю на нее и в груди больно щемит. Она ни разу не слышала колыбельных от своей матери, ее ни разу не качали материнские руки. Перевел взгляд на Алину. Хочу видеть, о чем она думает…может быть это только желание Поли, которая так нуждается в матери. И вижу умоляющие глаза, вижу дрожащие губы и блестящие на ресницах слезы. На не просит…нет, она молча кричит мне и умоляет. Впервые вижу у нее такие глаза.

- Можно. Оставайся!

А потом снова смотреть. Голодно, жадно. На то как качает нашу дочь, как пытается ее уложить и поет ей песню. Она поет ей…И это так естественно, это так по-настоящему, так как и должно быть. И я злюсь на себя. Злюсь за то что дрожу от восторга, злюсь за то, что меня все еще адски волнует ее голос и я думаю о ней ночами, днями, двадцать четыре, блядь, на семь. И каждый день я смотрю в личико своей дочери и вижу в нежных чертах лица ее мать. Как назло, как будто нарочно взяла только мои волосы, а лицо ее. Перекопировала даже мимику, улыбку, взгляд, ямочку на щеке.

Укачивает Полю. Волосики ее со лба убирает. Так нежно, осторожно и… я думаю о том, что еще никто не прикасался к Поле с такой любовью, с такой фанатичной преданностью. И я вдруг вздрагиваю от понимания – она не лжет. Она живет, жила встречей со своим ребенком. Она любит нашу дочь. Мою дочь. Моего ребенка. И это мучит, это теребит душу прямо сейчас, это заставляет разрываться сердце на части. И мне вдруг адски захотелось обнять их обеих. Обнять и втягивать их запах, который теперь смешался в единое целое и взрывался ослепительным фейерверком у меня в голове. А ведь это было бы самым настоящим счастьем. Это было бы той самой иллюзией семьи, которую я так хотел создать именно с этой женщиной.

Поля не спит. Ей нравится как поет незнакомая тетя, но уснуть ей все же трудно. А я вижу, что Алина устала с непривычки, но не сдается. Качает. Поля трогает ее волосы, накручивает локон на пальчик. Со стороны это не просто мило, это блядь сердце разрывает. Потому что ненадолго. Потому что всего лишь на вечер. Подошел к ним и Алина вздрогнула, потом увидела меня и улыбнулась. Теперь вздрогнул я. Потому что забыл как она улыбается мне. Какой может быть ее улыбка полная нежности и восторга. Я привык что между нами война и это война на смерть. В ней нет места улыбкам и нежности. Протянул руки и взял Полю. Привычно прижал к себе головкой на грудь. Бросив взгляд на Алину. Грациозная, хрупкая. Кажется такой уставшей и одновременно с этим счастливой. Вот что всегда отличало ее от других женщин. Эта грация, эти плавные движения, это какая-то непередаваемая хрупкость, которую всегда хотелось защищать.

И я с каким то отчетливым острым прозрением вдруг понимаю – а ведь я никогда не хотел и не хочу рядом с собой никакой другой женщины кроме нее. ЕЕ. Только она мне нужна. Мне и нашему ребенку. И чем дольше я рядом с ней, тем сильнее это ощущение – невозможность оторвать от себя и нежелание это делать.

- Папочка…, - шепчет Поля и трогает мое лицо, - а мозно и завтра я тут буду…с Алинкой…позялуста.

- Спи, маленькая, спи папин цветочек. Закрывай глазки.

Она недовольно хмурится, на лобике появляются морщинки, и я невольно глажу их пальцами, все еще думая о том, что и сам не хочу уходить от нее. Укачиваю, что-то нашептывая на ушко. Петь не умею. На ухо медведь наступил.