Будущее капитализма - Пол Коллиер

Люди, живущие в современном обществе экономического благосостояния, росли в эпоху, когда власть уже развилась в авторитет, и считают это нормой. Всю жизнь работая в странах, которые с огромным трудом осуществляют эту трансформацию сегодня, я постепенно понял, насколько это ценное, неочевидное и, в сущности, очень хрупкое достижение. Чтобы сделать Европу новым государственным организмом, необходимо сформировать новую широкую идентичность, но это необычайно сложная задача. Совместные усилия такого масштаба очень сложно организовать, само же средство распространения нарративов идентичности и долга — язык — крайне дифференцировано: в Европе нет общего языка[76]. Попытки наделить авторитетом некую центральную инстанцию, с которой отождествляют себя лишь немногие, создают предпосылки для утраты властью авторитета, дробления целого на региональные идентичности и сползания в индивидуализм — в ад homo economicus.

Более того, многие люди не только не движутся к более широкой идентичности, но возвращаются к более узкой. Многие каталонцы, которые на протяжении более пятисот лет были не только каталонцами, но и испанцами, хотят сегодня снова стать просто каталонцами. Многие шотландцы, которые на протяжении более трехсот лет были не только шотландцами, но и британцами, хотят сегодня снова стать просто шотландцами. Между большим и малым «мы» они выбирают малое. После более полутора столетий существования единого итальянского народа, «Лига Севера» сегодня хочет представлять просто «Север». Словенцы, побыв более пятидесяти лет югославами, добились реального воплощения своей мечты об отделении; это обернулось катастрофой для остальных югославов. В наши дни пример каталонцев вдохновляет на борьбу за отделение южные регионы Бразилии. И самое поразительное — вновь возрождается идея Биафры. Сепаратистское движение, спровоцировавшее пятьдесят лет назад кровопролитную войну в Нигерии, вновь начало свою агитацию. Все эти внешне различные сепаратистские процессы имеют одну общую черту: за ними стоит желание богатых регионов избавиться от обязательств перед остальной частью страны. Каталония — самая богатая из семнадцати областей Испании, и именно она выступает против перераспределения налогов в пользу более бедных областей. Шотландская национальная партия сделала лозунгом своей избирательной кампании фразу «Эта нефть — шотландская», хотя фактически нефть находится вдали от берегов Шотландии в Северном море. Северная Италия — самая богатая часть страны, и бродящие здесь сепаратистские идеи отражают раздражение и недовольство по поводу финансовых трансфертов в пользу более бедных регионов. А теперь угадайте, какой регион Югославии самый богатый. Угадайте, какие три области Бразилии богаче всех остальных. Угадайте, в какой части Нигерии расположены нефтяные месторождения. Все эти политические движения, прячущиеся за красивыми нарративами о праве на самоопределение, служат новыми признаками распада социал-демократического государства и нежелания нести взаимные обязательства, сформированные на основе широкой общей идентичности. Все они заслуживают эпитетов «корыстный» и «эгоистический» в той же мере, как и капитализм. То, что они к ним пока не приклеились, объясняется не их целями, а лишь их качественным пиаром.

Нам нужно формировать широкие идентичности, но их нельзя сформировать на основе национализма. Национализм используется политиками-популистами, чтобы формировать базы своей электоральной поддержки на основе идей ненависти к другим людям, живущим в той же стране. Вся эта стратегия состоит в том, чтобы добиться согласия внутри одной части общества за счет ее разрыва с другими его частями. Агрессивные идентичности, которые она порождает, убивают великодушие, доверие и сотрудничество. Именно это отвергают образованные люди, и в этом они совершенно правы. Но сегодня они не предлагают никакой альтернативной основы для общей идентичности. Фактически представители образованного сословия говорят, что они уже не ассоциируют себя с менее образованными гражданами. Применяя утилитаристские принципы, они не проводят никакого различия между своими менее образованными согражданами и иностранцами. Поскольку самые прочные обязательства — взаимные — основываются только на общей идентичности, отсюда следует, что они считают себя обязанными своим согражданам, не входящим в состав элиты, не больше, чем жителям любой другой страны мира.

Этот развивающийся процесс эрозии обязательств виден из результатов последних социальных опросов. В современных СМИ Великобритании бытует мнение, что сегодняшние молодые люди относятся к своим неимущим соотечественникам с бóльшим великодушием, чем их родители. В одном масштабном опросе с рандомизированной выборкой, проведенном в 2017 году, респондентов просили выбрать одно из двух противоположных утверждений. Первое гласило: «Обязательство человека платить налоги важнее его личного благосостояния». Противоположное утверждение: «Возможность оставить себе более значительную часть дохода — это вознаграждение за более упорный труд». Вопреки мифу, господствующему в СМИ, и в полном соответствии с представлением о том, что общая идентичность есть расходуемый актив, люди возрастной группы «старше 35» поддержали идею о необходимости уплаты налогов, в то время как группа «18–34» больше склонялась к индивидуалистической моральной позиции, согласно которой человек вправе оставить себе то, что он заработал[77].

По мере расшатывания дисциплины обязательств люди перестают получать то, что им причитается, и доверие к государству снижается. Эта неумолимая тенденция нарастает во всем западном обществе. На деле изменение в структуре обязательств, движение от взаимных обязательств в пределах конкретной страны к глобальным обязательствам, не предполагающим взаимности, — от гражданина национального государства к «гражданину мира» — может означать одну из трех совершенно разных вещей. Может быть, вам стоило бы спросить себя, какая из них ближе для вас.

Один вариант состоит в том, что вы не менее великодушны к бедным, чем поколение, которое в период с 1945 по 1970 год построило вашу национальную налоговую систему исходя из убеждения в существовании общей национальной идентичности, но хотели бы теперь помогать малоимущим в глобальном, а не национальном масштабе. Это имеет очень серьезные следствия. Согласно средним данным по всем современным развитым странам, примерно 40% доходов населения этих стран изымается путем налогов и перераспределяется в различных формах — например, в виде прямых выплат малоимущим, социальных расходов, распределяемых в основном в пользу бедных, и расходов на инфраструктурные объекты, которыми пользуются почти все. Таким образом, вы по-прежнему не против того, чтобы 40% доходов страны изымалось в виде налогов, но теперь вы хотите, чтобы эти средства распределялись в глобальном, а не в национальном масштабе: вы не считаете свои обязательства перед вашими соотечественниками чем-то особенно важным. Принимая во внимание масштабы глобального неравенства, такое перераспределение вызвало бы громадный рост помощи бедным странам; бóльшая часть тех 40% доходов, которые аккумулируются в виде налогов, будет направляться им. Следствием такого перераспределения налогов в пользу бедных всего мира станет то, что в вашей стране положение бедных радикально ухудшится. Вы можете отмахиваться от этих соображений как морально несостоятельных