Допросы сионских мудрецов. Мифы и личности мировой революции - Александр Север

Среди 28 арестованных революционеров оказалось восемь евреев во главе с Самуилом Виттенбергом. Вот их имена: уже знакомая нам четырнадцатилетняя ученица 3-го класса пансиона Матео Викторина Леонтьевна Гуковская; двадцатидевятилетний керченский мещанин Самуил Шнее; семнадцатилетний купеческий внук Александр Николаевич Зайднер — ученик Александровского реального училища в городе Николаеве; двадцатилетний виленский мещанин Александр Григорьевич Лури (Лурий) — его исключили из 4-го класса Николаевской гимназии; восемнадцатилетний Михаил Морейнис; двадцатиоднолетний мещанин Эммануил Беркович Медведев; двадцатиоднолетний николаевский мещанин, студент горного института Аарон Рашков.

Главное внимание обвинителей сосредоточилось на Самуиле Виттенберге, который был арестован 16 августа 1878 года случайно. При обыске у него были найдены, помимо 42 экземпляров революционных прокламаций, вещи Александра Зайднера, которые исчезли из квартиры последнего в Николаеве после первого поверхностного обыска, а главное— гальваническая батарея с электрическими проводами, предназначенная для взрыва 15 августа 1878 года в Николаеве. Его и приговорили к смертной казни. Остальные евреи — участники «процесса 28» были приговорены к различным срокам каторжных работ.

Студент Медико-хирургической академии Леон Мирский 3 марта 1879 года в районе Лебяжьего канала в Санкт-Петербурге стрелял в шефа жандармов и главного начальника III отделения Собственной Его Величества канцелярии генерал-адъютанта Александра Романовича Дрентельна, но промахнулся. С места покушения сумел скрыться и был арестован только 6 июля 1879 года в Таганроге, оказав вооруженное сопротивление при задержании.

В ходе следствия выяснилось, что арестованный входил в революционную организацию. Начались аресты. По делу Леона Мирского были привлечены евреи: секретарь Русского Центрального Банка поземельного кредита двадцатишестилетний потомственный почетный гражданин Григорий Григорьевич Левенсон; невеста Мирского, бердичевская мещанка, Елена Кестельман и ее брат— аптекарский помощник Моисей Трахман; а также София Фрессер. Все эти лица за недостатком улик были освобождены от уголовной ответственности, а на скамье подсудимых оказался лишь Григорий Левенсон. Хотя и его оправдали.

Вот как развивались события. В 1877 году Леон Мирский приехал учиться в Медико-хирургическую академию. За ним из Киева приехала его невеста. Во время одной из поездок домой в Уманский уезд Киевской губернии, студент попытался вести пропаганду, но был арестован, посажен в Киевскую тюрьму, а затем переведен в Петропавловскую крепость.

По ходатайству невесты и ее воспитателя, Григория Левенсона, агитатор-неудачник был освобожден под поручительство присяжного поверенного Утина. Выйдя из крепости в январе 1879 года, он поселился у Григория Левенсона. Через месяц Леон Мирский и Елена Кестельман поселились вместе в Гусевом переулке, а затем 6 марта 1879 невеста года поселилась отдельно, причем жених посещал не только ее, но и ее воспитателя.

Евреи убивали как представителей государственного аппарата, так и обычных людей. Например, Н. Гориновича сначала избили, а потом лицо облили серной кислотой. Жертва революционной борьбы, после недолгого пребывания в тюрьме он начал охотно сотрудничать с властями. Весной 1876 года он приехал в Елисаветград. В то время в этом городе находились еврей Лев Григорьевич Дейч и сын богатого помещика Виктор Малинка. Опасаясь, что предатель может о них сообщить властям, они решили убить Н. Гориновича. И в деле появился второй еврей — Лев (Лейба) Иосифович Майданский, участник революционного движения, одно время он даже был членом кружка Льва Розенфельда. Узнав о планах убийства предателя, он, во-первых, знакомит жертву с Львом Григорьевичем Дейчем, во-вторых, сообщает Гориновичу ложные сведения, якобы последнему нужно ехать скорее в Одессу, так как из Киева прибыл и разыскивает его адъютант жандармского управления. В ходе следствия выяснилось, что Лев Майданский дал и серную кислоту для этого преступления. Соучастника приговорили к смертной казни. Вот так он поплатился за причастность к революции.

Мы уже упоминали имя Григория Давидовича Гольденберга. Теперь пора рассказать подробнее об этом террористе. Сын купца 2-й гильдии, он родился в Бердичеве, учился в киевской гимназии. Отец его торговал сукном и был уважаемым человеком. А вот сын в конце 1875 года начал активно общаться с киевскими антиправительственно настроенными радикалами. При этом даже и их он поражал своей агрессивностью. Например, когда весной 1877 года потребовалось отобрать у бывших соратников, а теперь политических соперников, хранящиеся на конспиративной квартире вещи, то Григорий Гольденберг предложил для этого применить оружие— пострелять из револьверов. От этого плана отказались, найдя более мирный способ получить партийное имущество.

После убийства губернатора Кропоткина Григорий Гольденберг собственноручно написал воззвание «К русскому обществу», в котором называл общество «единственным попустителем жестокостей, совершаемых над социалистами», излагал причины, почему он поднял руку на губернатора и призывал «возвысить голос за поруганное человеческое достоинство». После убийства Григорий Гольденберг скрылся в Киеве, оттуда через Харьков проехал в Санкт-Петербург. Там он предложил руководству «Земли и Воли» свои услуги по убийству российского императора. От его предложения отказались по национальной причине… Руководство решило, что убийца должен быть русским.

Зато его предложение приняло руководство другой организации «Народная воля». Он участвовал в рытье подкопа под Московско-Курскую железную дорогу. Затем поехал в Одессу за динамитом, но в середине ноября 1878 года был задержан на обратном пути с полным чемоданом взрывчатки. В начале февраля 1880 года он рассказал все, что знал о революционном подполье. Свое странное поведение подробно мотивировал. С одной стороны, он видел «тяжелый и кровавый путь» социальной партии и фракции террористов, «усилия, мучения и страдания всей молодежи», с другой стороны, «ни в народе, ни в обществе, ни среди молодежи нигде ничего не сделано».

Он находил, что «политические убийства не только не приблизили Россию к политической свободе», но «вызвали страшную всесокрушающую реакцию». Его испугала мысль, что новые смертные казни вызовут новые политические убийства, «а эти в свою очередь заставят правительство принять еще более крайние меры… пока победителем из этой неравной борьбы не выйдет все-таки правительство»…

Его пугала и мысль, что «то отрадное по своим стремлениям движение в пользу политической реформы, которое мы видим сейчас, может под влиянием всех преследований в конце концов заглохнуть на долгое время».

Поэтому, «желая содействовать скорейшему переходу к другому лучшему положению вещей, желая многих спасти от угрожавшей им смертной казни, он решился на самое страшное и ужасное дело… раскрыть всю организацию и все ему известное, и, таким образом, предупредить ужасное будущее»…

Цель его была, «чтобы правительство отказалось от целого ряда репрессивных мер», «отнеслось спокойно к виновникам печальных событий, на которые они, однако, шли под влиянием своих гражданских убеждений, а не личных каких бы то ни было выгод».