Партизан. От долины смерти до горы Сион. 1939–1948 - Ицхак Арад

Под вечер пришел офицер, велел нам закончить работу и построил нас во дворе. Мы надели наши куртки, но не застегнули их на пуговицы, чтобы ничто не выпячивалось из-под них. Мы выстроились в два ряда, и офицер объявил нам, что мы будем здесь постоянно работать еще полтора месяца. Охрана повела нас в гетто. Снова прошли мы через вход без того, чтобы нас проверили литовские полицаи. В этот день нам сопутствовал большой успех. В наших руках оказались один полноценный карабин и два "обреза", и Моше в своих сапогах пронес большое количество патронов. Карабин и "обрезы" мы спрятали в погребе дома Ишики. На следующий день вечером я принес туда свой "обрез" и взял карабин, к которому Ишика успел приладить приклад. Я спрятал карабин под куртку, но ствол выделялся. К счастью, я никого не встретил по дороге и члены моей семьи не видели, когда я вошел в подсобку. При мне было также три патрона, и я чувствовал себя очень уверенным: я могу сражаться с немцами. Не знаю, откуда возникла эта уверенность, я ведь не умел пользоваться карабином, и еще никогда в жизни не стрелял.

Прошла неделя. Нам удалось пронести в гетто еще два карабина, три "обреза" и большое количество патронов. Мы решили присоединить к нашей группе еще ребят и дать им оружие. Цели пока не были нами определены, но мы решили: сначала организуем группу из ребят, которым доверяем, и только затем определим наши действия. Сначала мы поговорили с каждым кандидатом в отдельности, после этого назначили общую встречу. Собрались на чердаке старого склада, и, чтобы не возбудить подозрение, сообщили, что каждый должен прийти в отдельности, с разрывом в несколько минут. Встреча была вечером, ребята сидели тихо. Многие из них понимали, о чем идет речь, но о том, что у нас есть оружие, не знали. Когда все собрались, я рассказал им об оружии, которое нам удалось достать, и каким образом это сделать. Возбуждение охватило всех, и каждый был готов к сотрудничеству. Мы продолжали обсуждать возможности добычи оружия и из других источников, о необходимости строжайшего соблюдения тайны. Мы пришли к выводу, что окончательной нашей целью является уход в леса, чтобы вести партизанскую войну против немцев. Но, прежде всего, необходимо добыть еще оружие. Это первое наше собрание состоялось 16 февраля 1942. Вот — имена товарищей, участвовавших в собрании, кроме меня: Ишика Гертман, Моше Шотан, Гершон Бак, Реувен Миядзяльский, Давид и Борис Йохай, Саул Михельсон, Ицхак Форос, Мотке Бошевниц, Иерахмиель Мацкин, мой двоюродный брат Иосиф Рудницкий — 12 человек — первая наша группа. Всем нам было по 16–19 лет, и только Иерахмиелю Мацкину минуло 25. Он уже служил в польской армии. Он был нашим военспецом и хорошо ориентировался на территории, окружающей наш городок, что было неимоверно важно для нашей цели.

Прошло еще две недели. Мы продолжали работать в складе с оружием, но не сумели ничего вынести оттуда, ибо нас перевели в другой барак, где собрано было лишь тяжелое оружие: орудия, минометы, пулеметы. Часть из них была выведена из строя, но часть — в отличном состоянии. Мы извлекли важные детали из пулеметов и минометов, и вышвырнули их в глубокий колодец, рядом со складом. Сумели также испортить зенитный пулемет. Склады охраняли литовские часовые. В течение некоторого времени я сумел изучить порядок смен охраны: склады были ограждены забором из колючей проволоки. Три группы охранников несли дежурство в ночное время на территории лагеря. В каждой группе два охранника и собака. Между складами стоял небольшой домик, служащий для отдыха охраны. Две группы дежурили около ограды, третья находилась в домике. Группы сменялись в течение ночи. Охранники чувствовали себя уверенно, ибо партизан в округе не было, никаких акций, нападений извне не случалось.

Нам не удавалось долгое время выносить оружие из склада, и потому возник план — вынести оттуда большое количество оружия одним разом. Восемь наших вооруженных ребят, выйдут ночью из гетто, доберутся полями до оружейных складов, заберутся внутрь барака и вынесут десятки винтовок и ящики с боеприпасами. Охранников "снимем" без единого выстрела. Не сумеем это сделать бесшумно, пристрелим. До прихода к ним подкрепления из городка, успеем вернуться в гетто. Я должен был оставить одно из окон барака с легким оружием открытым, чтобы можно было туда войти. Я предложил, чтобы в этой акции участвовали все товарищи, даже те, которые не вооружены, ибо на обратном пути нам надо будет нести много оружия. План этот выполнить было нелегко, но был несомненный шанс на успех. Не все товарищи считали этот план успешным. Даже, если мы вынесем оружие, следы на снегу приведут за нами полицию. В качестве акции возмездия, они уничтожат всех жителей гетто. Нельзя нам брать на себя такую ответственность. В душе я был согласен с этим, и все же возражал тем, кто был против акции. В ней я видел возможность вооружить большинство молодежи в гетто. Некоторые поддерживали план, но ребят, выступающих против него, было намного больше. Пришли к компромиссу: ждать, пока растает снег, затем снова обсудить ситуацию. До того, как мы разошлись, Саул Михельсон сказал, что ему известно место вне гетто, где находятся несколько пистолетов, но он должен выяснить некоторые детали, и только через несколько дней будет знать точно, как обстоит дело.

Положение евреев в гетто продолжало ухудшаться. Запасы съестного иссякли, многим приходилось довольствоваться скудной пайкой хлеба, выдаваемой немцами — 100 грамм в день, и еще тем немногим, что удавалось тайком пронести в гетто. Поползли слухи, что с приходом весны немцы уничтожат всех евреев оставшихся в гетто, что в некоторых местах Белоруссии расстреляли евреев, а в восточной Белоруссии всех евреев уничтожили. Мы собрались, чтобы обсудить положение и план дальнейших действий. Боялись, что в одну из ночей нас захватит врасплох акция уничтожения, решили, что оружие должно быть все время при каждом члене группы, определили место сбора, если мы будем захвачены врасплох, и второе место, если не сможем встретиться в первом. Определили место, где надо будет пробить брешь в заборе из колючей проволоки и цепей полиции и армии, которыми они оцепят гетто, готовясь к "акции". Надо побудить в евреях желание поддержать наш прорыв. Мы знали, что многие погибнут, но также знали, что нет у нас иного выхода, если нас захватят врасплох. Мы также решили, что надо будет подбирать оружие каждого погибшего, ни в коем случае оружие не бросать. Мы также определили место сбора в лесу в нескольких километрах от городка, если нам надо будет рассеяться во время прорыва. В лесу мы организуемся для дальнейших действий.

Снова возник вопрос, как достать еще оружие. Саул снова вернулся к вопросу о пистолетах. Во время польской власти у них в доме было четыре пистолета, советские власти издали приказ о необходимости сдать все оружие, но отец Саула решил эти пистолеты спрятать в стене погреба, где они находятся и сейчас. Дом стоит вне территории гетто, на центральной площади городка. В нем теперь живут литовские чиновники и полицейские, которые несут охрану рядом с домом в ночное время. Решено было, что трое из нашей группы пройдут к дому днем, и попытаются достать эти пистолеты. Некоторые из ребят вызвались добровольцами. Выбрали Саула Михельсона, который знал место тайника, Бориса Йохая и Ишику Гертмана.

На этой встрече Моше Шотан и Давид Йохай предложили выйти из гетто группами по три-четыре, атаковать вооруженных лесничих и отобрать у них оружие. Предложение было отвергнуто по той же причине, по которой не приняли план — ворваться в склад оружия: не навлечь беду на евреев гетто. Мы разошлись, и каждому было приказано проверить в этот вечер свое оружие, и положить его на место, откуда его легко достать. После ужина я вошел в подсобку, извлек из тайника карабин и начал его чистить. Делать это в темноте было нелегко. Неожиданно открылась дверь нашего дома, кто-то прошел по коридору и открыл дверь в старую часть дома, ставшую подсобкой. Вошла моя тетя с фонарем в руке. Я сидел за печью, так, что она не могла меня видеть, но я боялся, что она подойдет к печи и обнаружит меня. Тетя поставила фонарь, набрала картошку из мешка, стоящего у двери, взяла фонарь и вышла. Снова воцарилось темнота. Почистив карабин, я решил проверить спусковой механизм. Вставил в обойму пять патронов, защелкнул затвор и нажал на курок, чтобы освободить боек. Ствол был поднят вверх. И вдруг — пламя вырвалось из ствола. Раздался выстрел. Я перепугался, не знал, что делать. Лежал под печью. Дверь дома распахнулась, и все обитатели высыпали наружу. Вышли также соседи, я услышал испуганный вопрос: "Кто здесь стрелял?" "Кажется, это было около моего дома. Может, пьяный литовский полицай шатается", — сказал другой голос. Некоторое время люди обсуждали случившееся, затем разошлись по домам. Я спрятал карабин, тихо выбрался наружу и пошел на встречу с моими товарищами. Зашел в дом к Моше, там сидело несколько ребят и девушек. Первый вопрос был: "Где сейчас стреляли, может быть, ты знаешь?" Я ответил, что тоже слышал выстрел, но не знаю, кто стрелял. Вероятно, какой-то охранник у ограды. Сестра Моше спросила меня, почему я так бледен. Ответил, что ей это кажется. Только позже я понял, что произошло. В обойму русского карабина входит четыре патрона, а пятый проскальзывает в ствол. Я же был уверен, что в обойме находятся все пять патронов. С замыканием затвора пятый патрон вошел в ствол. С нажатием на спусковой крючок раздался выстрел. Несмотря на все предосторожности, в доме заметили, что со мной не все в порядке. Они видели меня входящим в подсобку. В один из вечеров, в присутствии всей семьи, тетя спросила меня, почему это я в последнее время стал необычно серьезным, почему все время хожу в состоянии задумчивости, и что я делаю в подсобке. Члены семьи ждали от меня ответа. Я не ответил.