Фигуристы - Диана Королева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты ведь знаешь, я так хотела, чтобы мы могли прожить по-другому, могли бы никогда не встретиться, и тогда ты и твой отец были бы счастливы, и ты познакомилась бы с хорошим мальчиком, я так хотела этого тогда, это было единственное, о чем я думала, когда уходила из церкви. Если бы я не хотела этого так сильно, если бы не думала, то просто никогда не смогла бы уйти… Мне хотелось, чтобы всё было иначе, мне казалось, что мы не должны встречаться.
— И ради этого ты готова была принести себя в жертву!
— Это не важно. Никогда не было важно. Я прожила бы своей музыкой, и всё было бы, как я и задумала, но мы всё-таки встретились, встретились снова, и это не остановить…
— Нет, Ира! Мы встретились не снова! Для нас все это происходит впервые! Именно для нас с тобой! А там были просто какие-то другие мы, ты же сама говорила…
— Но почему мы чувствуем себя так, словно они живут внутри нас? Почему их память становится нашей?
Аня вытирает слёзы рукавом и качает головой:
— Не знаю… Это-то и пугает меня больше всего.
— Быть может… — Ира пытается сглотнуть, но в горле так и стоит комок. — Быть может, нам действительно лучше было бы никогда не встречаться.
— Ирочка! Что ты несешь! Мне кажется, у тебя что-то не то с головой. Поехали уже домой!
— В точку, — «Ирочка» улыбается. — Если ты всегда это знала, почему нянчилась со мной?
— Ты ведь знаешь, почему. Потому что мы друг без друга не можем. Кто знает, вдруг мы, наоборот должны были встретиться. И в той реальности, и в этой… быть может, этого невозможно избежать.
Ира достает из кармана кольцо, долго смотрит на него, и спокойствие снова понемногу возвращается к ней.
— Я рада, что ты не выбросила его, — говорит она, кто знает, как бы я поступила на твоем месте.
— Ты тоже сохранила своё…
— Да. Я никогда не смогла бы…
— Ир? — Аня протягивает ей руку. — Вещи должны быть на своих местах.
Нежно улыбаясь, будто нежный пион посреди шумного города, Ира надевает Ане кольцо.
— Оно совсем не потемнело… Как будто ты положила его в тайник только вчера.
— Можно сказать, что так и есть. Ведь в той реальности мы расстались как раз, когда мне было двадцать. Значит, кольцо лежит там всего пару месяцев.
— Поразительно… Так трудно осознать всё это.
* * *
Навязчивое желание повернуть время вспять и что-то изменить в своей жизни всегда было неотъемлемой частью Иры. Она помнила себя восьмилетнюю, когда пришла домой после урока фортепиано (тогда она делила свое время на «фигурное» и «фортепианное»). Отец разрезал арбуз на кухне, а мать мыла посуду. Ира почувствовала запах свежести, и ей показалось сначала, что пахнет не арбузом, а огурцом.
— Садись, — сказал отец, и она села.
Он разрезал арбуз на две части, и Ира не могла оторвать взгляда от красной сочной сердцевины. На улице было очень жарко, Ира хотела пить, но не могла попросить арбуза. Она знала, что отец отругает её за нетерпение. Она жалела, что Сережа ещё не вернулся из бассейна, потому что он бы точно попросил, и тогда все шишки посыпались бы на него, а она могла бы поскорее съесть арбуз. Она знала, что нехорошо так думать, но пить хотелось так сильно.
— Посмотри внимательно на этот арбуз, Ирин, — сказал отец своим неторопливым нравоучительным тоном. — Он круглый, но не абсолютно круглый. Но в этой своей неровности и ассиметричности он идеален. Потому что природа создала его таким. Природа создала идеальными абсолютно всех. Вот только люди почему-то забывают об этом. И ведут себя так, словно у них еще сотня жизней в запасе. Вместо того чтобы с самого начала не допускать ошибок. Вместо того чтобы с первого раза делать все идеально.
Ира не знала, почему слова отца в тот жаркий сентябрьский день так въелись в её сознание, вцепились клешнями и дергали всякий раз, когда Ира творила какую-нибудь бессмысленную ерунду. Но ей никогда, никогда не приходило в голову, что её отец может быть неправ.
Она только жалела, что не может, никак не может стать идеальной дочерью, которую так хотели бы видеть родители. Пусть даже они давно уже не ходят по этой земле.
Иногда ей казалось, что внутри неё живут и сражаются две Иры. Одна из них говорила голосом отца: «Не допускай ошибок ни в чем. Жизнь тебе не черновик, чтобы зачеркивать и переписывать заново». Вторая говорила голосом Аниного отца, Евгения Александровича: «Не бойся ошибок. В них нет ничего дурного. Ошибаться — естественно для каждого».
И следуя наставлениям одного, ей всегда казалось, что она предает другого. Быть может, ей просто хотелось быть идеальной для всех. А точнее для тех, кто был особенно важен.
Сколько раз в своей жизни она думала: «Это можно было сделать лучше!», «Если бы только мне представилась возможность всё исправить…». Ира не представляла, как полное и безрассудное легкомыслие сочетались в ней с тягой к безупречности во всем.
Сейчас её мысли о другой жизни нашли реальное подтверждение. Она увидела действительно другую себя. И было кое-что, что существенно отличало её от той Иры. Та делала меньше ошибок, выверяла всё тщательнее, почти никогда не поступая спонтанно. Она была жестче, неуступчивее. Она была больше похожа на отца и лучше усвоила урок с арбузом.
«Видать, отец просчитался».
В этой жизни Ира почти смирилась со своей неидеальностью для родителей. Потому что, если бы не смирилась, ей пришлось бы просто убить себя. Это было бы легче, чем что-то изменить. Она могла лишь кататься для них. Идеально, как они и хотели — единственное, что она действительно могла сделать, чтобы они могли гордиться. Если это вообще возможно — гордиться из своих могил. Но и это после переезда она почти забросила.
Но Ира ещё не смирилась с тем, что может оказаться неидеальной для Евгения Александровича. С тем, что может огорчить его и (не дай боже!) довести до сердечного приступа. Ей казалось, что она должна сделать всё возможное и невозможное тоже, чтобы отблагодарить его за всё, что он сделал для неё. Ей казалось, что, по крайней мере, это точно будет единственно правильным, что она сделает в жизни.
«Но и оставить Аню я не могу. Особенно теперь. Теперь, когда я узнала, что однажды уже оставляла её. Пусть даже, это была не совсем я, однако, это точно было ошибкой. Я сделала только хуже. Как же мне жить, чтобы не причинить боль никому?»
— Думаешь о моём отце?
Ира вздрагивает. Вопрос Ани застал её врасплох. Она с удивлением обнаружила, что они уже в ее комнате. Сколько же они просидели на той лавочке? И почему они обе здесь?
— Да, — ответила Ира. Смысла врать Ане хоть в чем-либо она больше не видела.
«Быть может, я не такая уж неисправимая лгунья, как всегда думала?».