Корабли на суше не живут - Артуро Перес-Реверте

Так что, друг-читатель, полистай учебник истории, вышедший до наступления эры тестовых таблиц, — и насладись сладостным возмездием. На протяжении веков хватило оплеух для всех, и у каждого, включая непобедимого Нельсона, за спиной славы столько же, сколько позора и провалов. Вся разница в том, что англичане стараются забывать о своих катастрофах или представлять их славными кавалерийскими атаками — вроде той сумасшедшей авантюры под Балаклавой[31], — хотя, когда японцы вздули их под Рождество 1941 года в Сингапуре, никакой новый Теннисон стишков не насочинял… А мы, испанцы, такие олухи и такие каины, что стыдимся своих подвигов или пользуемся ими, чтобы нагадить соседу.

Некоторое время назад из-за моей статейки, напечатанной на этой же вот грешной страничке, наш самый главный адмирал запретил всем своим подчиненным оказывать мне какое бы то ни было содействие, иметь со мной какое бы то ни было дело и даже, как в песенке поется, вообще разговаривать. А расстрелять меня не приказал не потому, что не хотел, а просто сейчас на такое в верхах посмотрели бы косо, и пришлось бы долго объясняться по этому поводу, да и потом, у министерства обороны по обыкновению туго с боеприпасами, и надо отчитываться за каждый потраченный патрон: короче говоря, не такие у нас времена, чтобы так вот, за здорово живешь, расстреливать кого ни попадя. Этим заявлением я хочу сказать, что знавал адмиралов, генералов и аналогичную публику, отличавшуюся исключительным скудоумием, ибо не мундир красит человека, а человек — мундир. Но тут же должен присовокупить, что многие из мне встречавшихся делали честь своему чину и должности. К примеру, мой друг Чарли — бывший шпион, а ныне полковник. Или патер Пако Нисталь, капитан и капеллан миротворческого контингента на Балканах. Да мало ли…

Все эти мысли вертелись у меня в голове, когда я слушал увлекательную лекцию Хосе Игнасио Гонсалеса-Аллера, посвященную испанскому флоту во времена Габсбургов и неудачному походу на Англию. Гонсалес-Аллер — историк, адмирал и даже с недавних пор директор Мадридского морского музея, а сопровождал его другой литератор и моряк, капитан 1-го ранга Луис Дельгадо, директор Картахенского морского музея. И вот, сидя в публике, деля с герцогом Медина-Сидония неприятности, доставленные его противниками Говардом, Дрейком и Хокинсом, переживая вместе со злосчастными испанцами катастрофу у берегов Ирландии, видя отблеск былого на том, чем стали мы ныне, а может быть, и наоборот, я говорю себе, что есть военные моряки, которые читают, и пишут, и знают, и изучают, и именно поэтому достойны своих мундиров. Есть люди, для которых слово «культура» — повод хвататься не за револьвер, а за книгу: они — достойные преемники тех, кем некогда гордилась наша злосчастная отчизна. Последователи великих и просвещенных моряков XVIII века — той эпохи, когда человек еще лелеял надежду на свободу и на прогресс, — которые странствовали, открывали новые земли, изучали и писали. Мы помним славные имена Хорхе Хуана, Ульоа, Тофиньо, Масарредо — моряков, воинов — но также и ученых. Их заслуги признавали британские и французские академии, а враги, когда брали их в плен или даже убивали, обращались с ними как с равными. Просвещенные мореплаватели — Чуррука, Алькала Галиано, Вальдес — были сыновьями той эпохи, когда в очередной раз наша Испания готова была поднять голову, приоткрыть окно и впустить поток свежего воздуха, — но в очередной раз судьба наша злосчастная распорядилась иначе и послала нам бесстыдника Годоя, остервенелого фанатика Мерино[32], запредельного негодяя Фердинанда VII, которому нет и не будет прощения, и снова все покатилось к дьяволу. А наши ученые мужи, люди, умеющие думать и столь необходимые нам, умерли вместе со своим веком, сложили свои светлые головы при Трафальгаре, а перед тем еще жили на половинном жалованье в этой убогой стране или были взяты под подозрение и оттеснены на обочину не кем иным, как культурными либералами, сгинули в нищете и забвении или вынуждены были эмигрировать — как хорошо, когда знаешь, кто такой Фемистокл! — по злой иронии судьбы, в ту самую Францию, в ту самую Англию, против которых сражались не так давно. И былые враги оказались — не в первый раз — благородней, великодушней и гостеприимней, чем собственное неблагодарное отечество.

Оттого и отрадно убедиться, что есть еще люди, идущие по их следам. Что когорта просвещенных испанских моряков, путешественников и ученых не полностью исчезла под натиском глупости и невежества, осененных знаменами неважно какого цвета, которые разворачивают над собой безграмотные дикари, скорее всего, не ведающие даже, что́ защищают. Утешительно убедиться, что книги, чьи корешки я поглаживаю в своей библиотеке, — «Наблюдения» Хорхе Хуана и Ульоа, «История королевского флота», «Морская тактика», «Отчет о последнем плавании» — это не просто мертвые обломки кораблекрушения, дань традиции или память эпохи, но звено длинной благородной цепи, которую от порчи и ржавчины оберегают люди, живущие в своем времени с мечтой о том, что выиграют самую праведную из войн, сражаясь на борту музеев и библиотек, но умеющие и оборачиваться назад с просветленной надеждой. Дай бог, чтобы в этой несчастной, безграмотной и корявой Испании, чьей черной душе никакой современный дизайн не придаст лоску, нашлось несколько тысяч таких людей — во дворцах, в крепостях, в казармах, в штабах и на капитанских мостиках.

Не сомневаюсь ни минуты, что в тот день Барбанегра и Олонес в гробах перевернулись, а призраки тех, кто не признавал при жизни ни Бога, ни короля, в негодовании застонали из зеленой полутьмы своего морского кладбища, воззвали к Вельзевулу и прочей нечистой силе. А дело было так: стояло тихое средиземноморское предвечерье, небо было красным, по морю бежали барашки, а левантинец мягко постукивал фалами о мачты пришвартованных у причала кораблей. Да, именно это имелось в наличии, а я сидел у входа в бар и глядел на море — на путь, которым черные корабли везли когда-то римские легионы и героев, которых допекли и до печенок достали мелочные боги. Был тот час, когда жизнь примиряет человека с жизнью, и все, что ты прочел, прожил и вымечтал, обретает свое место в мире, удивительно вписываясь в него.

И так вот сидел я, говорю, за столиком, когда вдруг грянула музыка столь же оглушительная, сколь и отвратительная — нечто вроде «пумба-пумба» слышалось мне, — и из подлетевшего к причалу катера спрыгнули на землю шесть или семь персонажей. Катер тащил за собой на буксире один из тех гадостных водных мотоциклов, что прославились благодаря бесстрашному бандюгану с большой буквы «Б» Маричалару[33], а, рея на ноке рея, имелся пиратский флаг с черепом и скрещенными берцовыми косточками. Однако внимание мое привлек не этот дерзкий штандарт, но облик новоприбывших со всей их сбруей и амуницией. Музыка и флаг дополнялись изысканной коллекцией отдыхающих, к которым я питаю особо нежные чувства, — все лет под сорок, в цветастых купальных, а вернее многоцелевых трусах, в куцых футболочках, туго обтягивающих пивные животы, в шлепанцах, в солнечных очках не нашего дизайна, с серьгами в ушах и с пиратскими косынками на головах à la блаженной памяти Эспартако Сантони[34]. И я сказал себе: ни фига себе! Какие они буйные и какой страх наводят. И откуда только свалилась эта банда?