Припарка для целителя - Кэролайн Роу

На другой день после рождения ребенка весь дом был в смятении — как армия без командования, генерал которой стал беспомощным от боевых ран. Юдифь спала, время от времени просыпалась, брала на руки ребенка и спрашивала, все ли хорошо в доме. Когда ее уверяли, что да, засыпала снова. На другой день она начала набираться сил; и вскоре снова взяла в руки бразды правления.

— А что будем готовить к родинам? — спросила Юдифь у Ракели. — Чтобы отметить рождение сына, особенно такого крепкого и так похожего на отца, нужно приготовить что-то особенное. Где Наоми?

И вечером накануне обрезания и наречения ребенка дом был уже ярко освещен свечами и факелами, столы были уставлены блюдами деликатесов.

Ребенка, уже заметно подросшего за десять дней, завернутого в тонкое, превосходно выделанное белое льняное полотно, внесли под восклицания восхищения и поздравления друзей и соседей — в большинстве своем искренние. Возможно, кое-кто из присутствующих считал, что врач получил чрезмерную долю богатства и счастья, но было не время давать волю злобе. Это была минута, когда младенца требовалось окружить коллективным пожеланием всех ему счастья и защиты от дурных воздействий — в том числе от наводящего страх дурного глаза.

На стол поставили серебряную чашу с водой, туда посыпали золотого песка и мелкого жемчуга; потом с большой осторожностью, молитвами и пожеланиями счастья искупали в ней младенца. Его появление на свет — как и любого здорового ребенка в общине — было причиной искренней радости. Все в комнате, за исключением детей, помнили голодные и чумные годы, когда многие новорожденные умирали. И даже в последние год-два немало детей появлялось на свет со слабым плачем и умирало через несколько дней или недель после рождения.

— Интересно, как его назовут? — прошептала одна молодая женщина.

— Тише, — сказала ее мать. — Узнаем завтра. Сегодня говорить об этом нельзя.

— Я просто подумала, что имена странная штука, — угрюмо сказала молодая. — Похоже, кое-кому они приносят только несчастье. Взять хотя бы… Кто это? — внезапно спросила она.

— Ты о ком? — спросила ее мать, оборачиваясь. — Никогда его не видела, — сказала она, удивленно глядя. — Сеньора Юдифь не ожидала дальних родственников.

В дверях стоял молодой человек лет двадцати. У него было бледное, бесстрастное, почти печальное лицо, более подходящее для похорон, густые темно-каштановые волосы резко контрастировали с цветом лица и светло-карими глазами. Он оглядел комнату, словно высматривая кого-то знакомого, а потом робко улыбнулся. С этой улыбкой глаза его ожили, стали заметнее широкие скулы и крепкий подбородок без растительности.

Воцарившуюся тишину нарушил громкий плач проголодавшегося ребенка Юдифи.

— Прошу прощения, — сказал молодой человек. — Я явился без приглашения на празднование. Я искал сапожника Мордехая, и кто-то сказал мне, что найду его здесь. Я не знал…

Молодой человек смущенно умолк.

— Я Мордехай, — послышался голос позади него. — Зачем искать меня здесь, когда я присутствую на таком событии?

— Я только что приехал в город, — сказал молодой человек, словно это все объясняло. — Я сын Фанеты, вашей двоюродной сестры из Севильи.

В комнате не слышалось ни звука. Даже младенец Юдифи умолк, не закончив крика, словно тоже онемел от удивления.

— Сын Фанеты? — переспросил Мордехай. — Можно узнать твое имя?

— Лука, — ответил молодой человек. — Меня зовут Лука.

— Говоришь, ты сын Фанеты? — спросил Мордехай, пристально глядя на него. Все гости молча наблюдали за ними.

— Да, — ответил Лука. — Можно узнать, на какое торжество я ворвался так грубо, без приглашения?

— На родины. У соседа родился сын, — ответил Мордехай.

— Этот прелестный младенец? Сколько ему? — спросил Лука. — И как его имя?

Все притихли в недоумении.

— Говоришь, ты сын Фанеты? — сказал Мордехай. — Он в возрасте всех детей за день до получения имени. И ты не знаешь этого? Как тебя воспитывали?

Лука покачал головой и беспомощно развел руками.

— Нет смысла лгать вам, дядя Мордехай, потому что я выдаю это всякий раз, открывая рот. Мои отец и мать вскоре после моего рождения были вынуждены под жестоким нажимом принять христианство. Я воспитан как христианин.

— Пожалуй, это служит объяснением его имени, сеньор Мордехай, — сказал Исаак. — Как тебя звали до обращения родителей?

— Не знаю, сеньор, — с неловкостью ответил молодой человек. — Если и говорили мне, я не помню.

— Тогда скажи, зачем ты меня искал? — спросил Мордехай. — Что тебе нужно? Денег? Работы?

— Совершенно ничего, сеньор Мордехай, — ответил Лука, покраснев от смущения. — У меня есть профессия — я лекарь, хорошо знающий свое дело, — поспешно добавил он. — Правда, не настолько хорошо, как хотелось бы. Я слышал, в этом городе есть замечательный врач, сеньор Исаак, и я надеялся поучиться у него, если это возможно. Я думал, что вы можете знать его, сеньор Мордехай, и, если будете так добры, сможете представить меня ему. Вот и все.

Тут Мордехай рассмеялся.

— Ну что ж, юный Лука, думаю, сеньор Исаак сам может решить, знакомиться ли с тобой. Потому что это в его доме ты появился таким неожиданным образом.

— Приглашаю юного сеньора Луку присоединиться к нам, — сказал Исаак. — Другие дела обсудим в более подходящее время.

— Как вы нашли путь сюда? — спросил перчаточник Эфраим.

— Я спросил о сеньоре Мордехае у городских ворот, — ответил Лука, — а потом у ворот гетто. Меня направили сюда, и я пошел прямиком — как видите, все еще в дорожной пыли.

— Понимаешь ли ты, в каком положении находишься, будучи конверсо или сыном конверсо, разыскивая здесь еврейских родственников? — спросил Мордехай. — Признаю, в этом городе мы неплохо защищены, но, если пойдут жалобы и население взволнуется, даже епископ или король не смогут постоянно спасать нас. А ты сам можешь оказаться в еще более серьезной опасности.

— Не могу выразить, как сожалею, что поставил своих жиронских родственников в затруднительное положение, — сказал Лука. — Но я очень хотел увидеться с вами хотя бы раз. — Молодой человек поклонился всем по очереди. — Простите, пожалуйста. Я немедленно уйду. Если кто-нибудь спросит о моем визите в гетто, я отвечу, что приходил по деловому вопросу, теперь уже решенному.

— В такой вечер, когда соседи пришли разделить нашу радость, — неожиданно сказала Юдифь, — я не позволю вам уйти без чаши вина и без ужина.

— Спасибо, сеньора, — ответил молодой человек.

Хасинта наполнила тарелку и налила чашу вина для Луки.

— Спасибо, девочка, — сказал Лука, улыбнувшись ей.

Хасинта пристально посмотрела, на него из-под полуопущенных век, сделала реверанс и вернулась к своим обязанностям.