Академия Горгулий. Избранница дракона - Лена Обухова

– Неужели никто ни с кем не обсуждал это при тебе? И ты ничего не слышал даже краем уха? Это ведь наверняка было громким делом!

Дракон лишь бессильно пожал плечами.

– Даже если слышал, то не обратил внимания и не запомнил.

Я едва не зарычала от досады. Страшная загадка прошлого и пугала, и манила. Хотелось немедленно выяснить подробности, и возможный свидетель был так близко, но, как назло, ни черта не знал!

– Подожди, но разве тебе не должны были передаться эти знания с накопленной памятью поколений? – снова оживилась я. – Раз ты принимал ее позже? Твой отец ведь к тому моменту уже был в курсе того, что там произошло.

Рабан усмехнулся, и в этой его усмешке мне снова почудилось высокомерие.

– Это не так работает. Если бы нам передавалась вся память предыдущих поколений, у нас в голове полная каша была бы. Я уже не говорю об эмоциональном грузе такого количества воспоминаний. Нет, каждый дракон выбирает, что добавить к общей памяти. И это чистые знания, без примеси личного опыта и эмоций. Мой отец, очевидно, не стал сохранять память о тех событиях в общей. Вероятно, особой пользы они не несли.

И вот какой тогда толк от подобных ритуалов?! Вслух я, конечно, этого не сказала, только подумала. Попыталась выяснить, можно ли почерпнуть еще какие-то полезные сведения в архиве, но Рабан огорчил и тут:

– Разве что найти табели успеваемости этих ребят. Может быть, другие документы, связанные с учебой. Но отчеты о происшествиях здесь храниться не могут. Это следует искать в управлении миллиты. Или искать свидетеля той истории. Или кого-то, кто хотя бы слышал о ней.

И когда он это сказал, у меня в голове словно щелкнуло. В памяти всплыл застольный разговор в тот вечер, когда Колта навещали приятели.

«Я еще в детстве слышал от отца про Замок Горгулий, – сказал тогда Редек Линт. – Хоть та история и была жуткой, желание однажды оказаться здесь она мне не отбила».

Уж не та ли это история, которая сейчас интересует меня? Редек чуть старше, но десять лет назад ему было примерно одиннадцать-двенадцать. Вполне себе детство.

– Ты что-то придумала? – догадался Рабан.

– Да, кажется, я знаю, кого можно расспросить о тех событиях.

– Тебе еще нужна моя помощь?

Я мотнула головой, вскакивая из-за стола, но в последний момент все же попросила:

– Поставишь папку на место? Мне нужно бежать.

Наглость, конечно, но отчасти мне было интересно увидеть его реакцию. И Рабан вновь удивил, покорно кивнув.

– Конечно, мне нетрудно.

Но в его глазах мне почудилась тень огорчения. Как будто его расстроил мой отказ от дальнейшей помощи.

– И если мне еще что-то понадобится?.. – неуверенно начала я, пытливо глядя на Рабана.

Он улыбнулся и кивнул.

– Ты знаешь, где меня найти.

* * *

– И какой же символ нам стоит поместить в центре этой пентаграммы, госпожа Матвеева?

Обращенный ко мне вопрос преподавателя я, если честно, пропустила мимо ушей. Только когда в аудитории повисла тишина, заметила, что господин Стриж стоит у моего стола и пытливо смотрит на меня. Сразу встрепенулась, села ровнее, дважды ускоренно моргнув, словно это могло помочь сосредоточиться, и испуганно посмотрела на преподавателя – невысокого худощавого мужчину средних лет с весьма заметными залысинами. Тот в свою очередь выразительно приподнял брови и без стеснения заглянул в мою тетрадь, на страницах которой я сегодня задумчиво чертила что угодно, но только не ту пентаграмму, которую мы разбирали на текущем практическом занятии. Я смущенно попыталась прикрыть пустую тетрадь ладонями, но было уже, конечно, поздно.

– Итак, госпожа Матвеева? – повторил Стриж, скрестив руки на груди и глядя теперь уже с укоризной.

Я отчаянно пыталась вспомнить, чего от меня хотят, но в голове было пугающе пусто. То есть там было много всего – о призраках, о неизвестном происшествии десятилетней давности, о гибели Мортены и о возможном отъезде Рабана до кучи, – но ни одна мысль не касалась основ составления ритуальных пентаграмм.

– Что? – переспросила я, жалостливо складывая бровки домиком.

Вокруг послышались смешки, а из-за соседнего стола прозвучало даже тихое: «Позорище». Я покосилась на сидящую там Ольгу. Та вздернула подбородок и презрительно скривила губы. С тех пор как я врезала ей на балу, она, кажется, по-настоящему возненавидела меня. Особенно за то, что мне за возмутительное поведение ничего не было, даже общественного осуждения, поскольку фокус внимания на следующий же день переключился на Мортену. Уверена, не будь я дочерью Колта, мне уже пришлось бы туго. А так она пока только шипела на меня исподтишка.

– Центр пентаграммы, госпожа Матвеева, – повторил Стриж. – Какой символ мы туда обычно помещаем?

Я открыла рот и набрала в легкие воздух, потому что совершенно точно знала ответ, но слова на язык так и не прыгнули. Со мной подобное случалось время от времени: мысли разбегались и куда-то прятались. В такие моменты становилось особенно обидно, что не получается ответить на элементарный вопрос, но я ничего не могла с собой поделать. Это походило на внезапный ступор.

– Символ одной из стихий, из которой собираемся черпать силы в конкретном ритуале, – торопливо ответила за меня Ольга, довольно улыбнувшись.

– Разве вы госпожа Матвеева? – раздраженно уточнил Стриж, моментально стирая торжествующее выражение с ее лица. – Нет? Я так и думал. Прежде чем отвечать, подождите, когда я вас спрошу.

Ольга смиренно опустила голову, но стоило преподавателю отвернуться и снова посмотреть на меня, скорчила ему рожицу.

– Итак, символ какой стихии нам следует поместить в центр обсуждаемой пентаграммы? – снова обратился Стриж ко мне.

Но тут я могла только виновато пожать плечами, поскольку понятия не имела, что мы обсуждаем и какой вообще ритуал пытаемся провести по условиям задачи. Стриж укоризненно покачал головой, но говорить ничего не стал, лишь перевел вопросительный взгляд на парня, который сидел за мной.

– Символ огня, – с готовностью отозвался тот.

Стриж подтвердил, что это верный ответ, и двинулся дальше по аудитории, продолжая объяснения, а я вновь обмякла на стуле, прикрыла глаза и потерла лицо руками. Эту ночь я не тратила на чтение запретной книги, поскольку не рискнула идти за ней, но выспаться все равно не удалось. Мысли бродили по кругу, с пугающей регулярностью надолго застревая на Рабане и на воспоминании о том, как он накрыл мою руку своей. В итоге, когда я наконец уснула, меня до утра преследовали сны вполне себе эротического содержания, отчего к пробуждению в горле пересохло сильнее обычного. И это было весьма и весьма скверно.

Чтобы не провалиться вновь в сомнительные фантазии, попыталась сосредоточиться на словах Стрижа, но я слишком много прослушала и теперь не могла вникнуть, поэтому завершение практического занятия стало для меня истинным облегчением.