Ардагаст, царь росов - Дмитрий Баринов

— Этот убийца, этот венедский ублюдок сейчас пирует на кургане, будто сам царь Перепет! Ортагн-воитель, когда же я смогу отсечь ему голову и руку на твоём алтаре, а его кожей обить свой колчан?!

Молодая женщина в шароварах и кожаной рубахе, с акинаком у бедра, словно пантера по клетке, расхаживала по обширной, увешанной коврами и устланной медвежьими шкурами юрте. Женщина была стройна и красива: гибкое тело, пышные чёрные волосы. Её гордое лицо не портил даже хищный ястребиный нос. Но то была красота сильной и опасной хищницы. Чернобородый мужчина с весёлым нагловатым лицом, в щегольском кафтане красного шелка умел ценить эту красоту.

— Как ты хороша, Саузард, даже когда злишься!

— Саузард-Чернозлобной меня назвал отец, за которого ты не отомстил! Ты умеешь сражаться только с пьяными венедскими девками! Ты смог совершить только один подвиг — похитить меня!

— С кем бы я отомстил? Почти вся дружина ушла к Ардагасту...

— Которого ты побоялся вызвать на поединок!

— Любимая, я уже хотел броситься с остатком дружины на его шайку и отважно погибнуть, но подумал: кто тогда спасёт тело царя от надругательства? И кто защитит тебя от всех этих князей, что считают свой род не ниже царского?

Женщина остановилась и одарила мужа милостивым царским взглядом:

— Тут ты прав, милый. Кругом одни предатели и завистники. Только отец мог удерживать этих псов на коротком поводке. И всё равно, опереться нужно на них. Не на тех же голодранцев, что сейчас стекаются на Перепетово поле!

— Да разве это сарматы? — презрительно скривился Андак. — Если сармату не с чем или не на чем кочевать, что он делает? Угоняет скот, как пристало мужчине. А эти остаются ковырять землю, как рабы. Ещё и роднятся с венедами, тьфу! Я хотя бы ни одной венедки в эту юрту не привёл.

— И не пробуй приводить! Хватит в нашем роду одного полувенеда.

Она вытащила из сундука кольчугу хорошей работы, с серебряной бляхой в виде Горгоны на груди, надела её, разбросала длинные волосы по железу, взглянула в большое серебряное зеркало и осталась довольна.

— Говорят, у этой разбойницы, его жены, кольчуга индийская. Ничего, пусть попробует свой меч на моей парфянской. Он у неё лёгкий, кривой — видно, наш длинный сарматский клинок не для её руки. А ты тоже завтра надень панцирь. И обойди сегодня ещё раз всех князей. Пусть и они завтра едут на собрание в доспехах.

— И на конях в броне! — воинственно тряхнул головой Андак. — Покажем этому сброду, каковы настоящие, благородный сарматы. Клянусь Ортагном, эти наглецы тогда побегут, как те рабы-вояки, которых царские скифы разогнали одними кнутами!

— И не жалей подарков князьям. А с их жёнами я поговорю сама. Когда надо, я умею не только ссориться. Между прочим, твой друг Инисмей уже в стойбище. Он что, стесняется к нам зайти? Помню, вы с ним не стеснялись, когда тащили меня в мешке и спорили, кому из вас я достанусь первому.

— Мы же тогда шутили...

— На этот раз он приехал не шутить. Постарайся узнать, что думает его отец. Но что бы ни думал великий царь, мы от своих прав не отступимся.

Возле юрты Андака поджидал важный упитанный грек в дорогом синем плаще.

— Что, Андак, гроза уже миновала?

— Гроза будет завтра, Спевсипп. Саузард хочет, чтобы мы все ехали в доспехах. Я, конечно, люблю битвы, как и всякий сармат, но где видано, чтобы собрание стало полем боя?

— Поверь мне, Андак, нужно пойти на всё, лишь бы этот разбойник и бродяга не стал царём. Сейчас моё самое большое желание — чтобы над росами воцарились вы с Саузард. Клянусь Гераклом, я не знаю в вашем племени никого отважнее, достойнее и щедрее вас.

— А ещё скажи: никто не пригонит тебе столько рабов, сколько мы.

Лицо Спевсиппа расплылось в угодливой улыбке.

— Я купец и ищу выгоды. Но я знаю, когда нужно быть щедрым. Видишь тот крутой воз? Бери оттуда всё: вино, ткани, оружие, деньги — вы, росы, слава Гермесу, уже научились их ценить. И раздавай всем, кто может тебя поддержать. Только не называй моего имени.

Рассмеявшись, Андак похлопал грека по плечу:

— Не бойся, ты потратишься не зря. Я опустошу для тебя все леса. Не хватит венедов — возьмусь за словен, голядь, литву...

— О, ты станешь самым славным и грозным из царей Скифии, клянусь вашим Ареем-Мечом! Но будь осторожен с Фарзоем и особенно с его сыном. Инисмей тогда в Пантикапее бесчинствовал вместе с Ардагастом... Да вот и сам Инисмей. Прости, князь, но ему лучше меня не видеть, а мне — его, — тихо произнёс Спевсипп и растворился среди юрт и кибиток.

Андак поспешил навстречу царевичу аорсов:

— Здравствуй, Инисмей! Что к нам не зашёл? Саузард уже обижается.

— Для того и не зашёл, чтобы она не обиделась ещё больше. Слушай, когда до вас с ней дойдёт, что вы в цари не годитесь? Тебе же тысячу воинов нельзя доверить, не то что целое войско! Чернозлобная с кем угодно перессорится.

— Это ты так думаешь или Фарзой тоже?

— Отец думает, что, если Бог богов захочет наказать какое-нибудь племя, он вас поставит царствовать над ним.

Поняв, что к князьям ему после Инисмея лучше не заходить, Андак сразу сник и пробормотал:

— Да я что? Никогда я к этому царству не рвался... Но Саузард... Её сейчас не остановишь.

— Вот за это нас греки и зовут «женоуправляемыми», — покачал головой Инисмей.

— Но кому же тогда быть царём? Неужели этому бродяге?

— Это уже решать не тебе и не мне и даже не отцу. А племени и богам.

Полная луна заливала серебристым светом тёмные леса и поросшие травой поля, одичавшие сады и ковыльные равнины, отражалась в тихих водах Тясмина. Месяц-Велес, муж Солнца, отец звёзд, небесный пастух, правил миром с тёмно-синего неба, словно не родились ещё старшие и младшие боги и не создали земного мира, не наполнили его борьбой и подвигами, счастьем и бедами. Вставали из реки и озёр зеленоволосые русалки, воздевали бледные руки к своему богу, своему ночному солнцу, тянулись к нему перепончатые лапы водяных и мохнатые — леших. Лишь чёрные волосатые черти в гиблых болотах не молились звёздному царю — у них свой, чёрный владыка. Это его сейчас поминают ведьмы, лихие колдуны, упыри.

В ясном ночном небе летел огромный белый кречет. Одни из ночных духов приветливо кланялись ему, другие бормотали злобные ругательства, но не смели преградить путь птице, чьи белые перья переливались в лунном свете. Кречет летел с северо-запада, от Перепетова поля, летел над лесами и забытыми курганами, над заросшими лесом городищами, над громадными валами Моранина-града, над всей безлюдной страной, некогда бывшей сердцем самого богатого и могучего из царств сколотов-пахарей.

За истоками Тясмина, на высоком водоразделе, у перекрёстка двух старинных дорог, острый глаз кречета разглядел цепочку курганов, а в конце её — странное сооружение. Круглый вал ограждал небольшую площадку, в середине которой поднимался высокий курган. В валу, как и в стенах далёкого Аркаима, было четыре прохода: с северо-запада, северо-востока, юго-востока и юго-запада. От каждого прохода, словно клешни, вытягивалось ещё по два изогнутых вала. Главный, северо-западный проход ограждали три пары таких валов, а между ними — две цепочки маленьких курганов. Это был Экзампей, Священные Пути, середина всей Великой Скифии и главное её святилище.